Читать книгу - "Музы героев. По ту сторону великих перемен - Наталия Сотникова"

— Перейдем теперь к повестке дня.

Это произвело неизгладимое впечатление на общественность, и с тех пор Евгения, отправленного на лето к деду в Фонтенбло, местные жители называли не иначе как «маленький дофин». Александр же в тот день направил своему отцу письмо, витиеватый стиль которого как нельзя лучше выражает как его показную сыновнюю добродетель, так и крайнее тщеславие писавшего:

«В моем нынешнем положении я бы упрекал себя, если бы критические обстоятельства, которые сделали мое председательство еще более чреватым опасностями, более болезненным и более почетным, помешали бы мне предложить вам выражение моих чувств. Я изнурен, но черпаю силу в моем мужестве».

После побега короля противоречия в Учредительном собрании между представителями различных течений начали углубляться. Большинство из первоначальных творцов конституции перешли в умеренный лагерь так называемых «левых», сторонники крупной буржуазии, полагавшие, что революции достаточно удовлетвориться отменой привилегий аристократии, образовали партию провинциалов под названием «жирондисты», Александр же присоединился к крайне радикальной фракции «монтаньяров». Ее лидерами были Марат, Дантон, Робеспьер, они черпали поддержку из Якобинского клуба, председателем которого после смерти Мирабо дважды избирался Александр.

В сентябре Александр перестал быть депутатом, ибо Учредительное собрание после утверждения конституции объявило свою работу завершенной и его сменило Законодательное собрание. Прежние депутаты не подлежали переизбранию. В апреле 1792 года Франция объявила войну Австрии, а месяцем позже — Пруссии.

Вкусивший от славы политика, Александр теперь решил укрепить ее победами на поле брани. Хотя еще в декабре 1791 года он получил приказ отправиться в Северную армию начальником штаба, но особого рвения побыстрее стать в ряды защитников отечества не проявил. Подобно своему отцу, Александр приобретал чины через связи и был слабо подготовлен к сражениям на поле брани. До февраля будущего года он застрял в Париже, но после объявления войны заявил, что «готов на крыльях лететь к границе» и принял участие в кампании против объединенных австро-прусских сил. Оттуда он слал непрерывный поток писем в Законодательное собрание, которые регулярно зачитывались с трибуны. В ходе войны 1792-93 годов ему было присвоено звание бригадного генерала.

Роза сообразила, что надо ковать железо, пока фамилия «Богарне» служила чем-то вроде пропуска в среду революционной элиты. Ей удалось завязать знакомства с влиятельными радикалами, Бернаром Баррером, Пьером-Франсуа Реалом и Жан-Ламбером Тальеном. Ее уже тогда отличала столь воспетая позже доброта. Заступаясь за людей, которых не знала лично, Роза могла, не считаясь со временем и без малейшей боязни, увлеченно строчить ходатайства и бегать по присутственным местам не бестолку, а с большим знанием дела, и быть человеком, к чьей помощи следует прибегать. Широко известно, как к ней обратилась вдовая маркиза де Мулен с просьбой попытаться спасти арестованную племянницу, девятнадцатилетнюю барышню де Бетизи. Роза не только не поленилась написать по всей форме требуемые прошения, но и лично посетить нужных деятелей из Комитета общественного спасения и Комитета общественной безопасности. Странное дело, но она добилась освобождения девушки. Роза подписывала свои рекомендательные письма и ходатайства «Лапажери-Богарне, жена бригадного генерала».

Молодая женщина проявила чудеса приспособляемости: сохранив манеры и учтивость старого режима, она быстро переняла язык и подходы нового общества. Роза, по мнению современников, с излишним рвением перешла на фамильярное «ты» (как было разъяснено в Собрании, «сие есть римская манера, стоящая большего, нежели вся наша французская жеманность».) Однако ей была чужда мода санкюлотов на нарочитую небрежность в одежде, ее всегда отличали преувеличенная опрятность и элегантность. Не сохранилось ни одного свидетельства, что она носила писк моды — красный фригийский колпак. В мемуарах мадам Клэр де Ремюза, ее будущей фрейлины, приводится описание Розы в ту пору. Автору тогда было всего четырнадцать лет, но ее поразила внешность Розы: «Ее фигура была идеальной, члены гибкими и изящными, все ее движения непринужденными и изысканными…, скорее, она была более преисполнена грации, нежели красоты, и излучала неописуемое обаяние».

Серьезность положения постепенно начала доходить до Розы летом 1792 года. Французская армия потерпела ряд поражений на северо-восточной границе, соединенные австро-прусские силы, подкрепленные эмигрантами, двигались на Париж. Командующий выпустил заявление, в котором грозил разрушить Париж и проявить в отношении его жителей «незабываемую мстительность», если королевской семье будет причинен хоть какой-то ущерб. 10 августа в столице произошло восстание, толпа штурмовала королевский дворец Тюильри, перебив охранявших его швейцарских гвардейцев. Королевскую семью перевели в заключение в Тампль.

Эти события продемонстрировали еще испытывавшим какие-то сомнения и надежды аристократам, что дальнейшее пребывание в стране представляет собой реальную угрозу их жизням, и прежний тихий ручеек эмиграции превратился в бурный поток. Во второй половине августа друзья Розы, немецкий принц Фредерик Зальм-Кюрбургский и его сестра Амалия, некогда восторженные приверженцы идей реформирования Франции посредством самой справедливой в мире конституции, также решили отбыть по ту сторону Ла-Манша и предложили ей вывезти Евгения и Гортензию с собой. Девочку забрали из монастыря Аббе-о-Буа, где она была пансионеркой, подростка — из коллежа д'Аркур. Гортензия написала матери из Нормандии письмо, что скучает по ней. Роза пообещала весной приехать в Англию и забрать ее. Но отец прослышал об этих планах, которые шли вразрез с его собственными. Как пламенный республиканец, он не мог допустить, чтобы его дети находились в эмиграции. Александр послал специального курьера к принцу, который вернулся с детьми в Париж, упустив тем самым возможность попасть за границу самому. Это дорого обошлось ему — принц будет казнен на гильотине в один день с Александром.

Гортензия осталась с матерью, Евгения же отец забрал к себе в Страсбург, где поместил в учебное заведение. Роза приехала туда на короткое время или осенью, или зимой 1792 и тогда вступила в местную масонскую ложу.

В начале сентября по Парижу распространились слухи о сговоре содержащихся в тюрьмах аристократов с наступающими вражескими армиями. Озверевшие санкюлоты ворвались в тюрьмы и перебили около тысячи двухсот человек, причем их жертвами стали не только аристократы, но люди самого разного общественного положения, включая детей. Кровавое пиршество вырвалось и на улицы, отголоски его прозвучали в окрестностях столицы. Покровитель Александра, герцог де Ларошфуко, был изрублен на куски на глазах его 93-летней матери, и мозг сына швырнули ей в лицо. Друг семьи де Богарне, губернатор Фонтенбло, также пал жертвой разъяренной толпы. Все это ужасное время Роза провела с дочерью. Их дом на улице Сен-Доминик располагался недалеко от аббатства Сен-Жермен и кармелитского монастыря, превращенных в тюрьмы. Они слышали крики людей, которых забивали насмерть дубинами и пиками, видели, как потоки, текущие обыкновенно в центре парижской улицы, окрасились кровью, а после окончания бойни служанки оттирали уксусом пятна крови со стен и порогов домов.