Читать книгу - "В пучине Русской Смуты - Максим Зарезин"

Разогнав оппозиционеров по разным углам государства, Шуйский сделал серьезную ошибку. Подобные действия могли принести искомый результат в периоды политической стабильности, когда правительство из центра уверенно диктует свою волю провинциям. Но времена изменились. На Москву все меньше оглядывались, и от позиции местных властей зависело очень многое. Когда же в начале 1607 года в Витебске объявился «спасенный государь Димитрий Иванович», опальные политики получили возможность попомнить Шуйскому недавние обиды. Так, когда к псковскому воеводе Шереметеву явились представители окрестных волостей с просьбой о защите от тушинских отрядов, тот советовал им целовать крест таборскому царю. (Позже пройдоха Шереметев пытал тех же крестьян и, вымучивши деньги, отпускал, приговаривая: «Зачем мужик крест целовал!») Прибежал из Орешка к Лжедмитрию II и Михаил Глебович Салтыков. Так как зерна измены царь Василий рассеял повсеместно, то не удивительно, что власть Тушинского вора порой распространялась на половину территории страны — от Вологды до Астрахани.

Остававшиеся в Москве члены романовского кружка до поры до времени не проявляли норов. Но в мае 1608 года Шуйский послал против Вора войско во главе с Михаилом Скопиным-Шуйским и Иваном Романовым. Когда неприятель стал приближаться, в полках обнаружилась «шатость»: «хотяху царю Васи лью изменити князь Иван Катырев, да князь Юрьи Трубецкой, да князь Иван Троекуров и иные с ними». Катырев был женат на дочери Филарета Никитича Татьяне, Троекуров — на его сестре Анне, брат ростовского архиерея боярин Иван Никитич возглавлял рать. Царю Василию пришлось отвести войско назад в Москву, и воровская орда беспрепятственно обосновалась в 12 верстах от столицы в Тушино. И снова Шуйский не решился наказать никого из романовского клана. Козлом отпущения оказался Юрий Трубецкой, сосланный в Тотьму, откуда он благополучно перебрался в тушинский лагерь.

Летом 1608 года к «царику» подались близкие к Романовым князья Алексей Юрьев, Дмитрий Черкасский, Алексей Сицкий. А Филарет Никитич оставался в Ростове на своей митрополичьей кафедре до 11 октября, пока к городу не подошли воровские отряды под водительством Яна Сапеги. Вот как описывает последующие события романовский официоз «Новый летописец»: «В городе Ростове услышали все, что идут к ним переяславцы с литовскими людьми, пришли всем городом к митрополиту Филарету и начали его молить, чтобы разрешил им отойти в Ярославль. Он же, государь великий, адамант крепкий и столп непоколебимый, приводил людей Божиих на то, и укреплял их, чтобы стояли за веру истинную христианскую и за крестное целование государю, чтобы встать против тех злодеев, и многими словами их укреплял, говоря: „Если и убиты будем ими, и мы от Бога венцы примем мученические“… Литва же пришла в город, начали людей убивать тех, которые не успели уйти в церковь или из города в Ярославль бежать… Они же, переславцы, как волки свирепые, возопили громким гласом и начали к церкви приступать, и выбили двери церковные, и начали людей сечь, и убили множество народа».

Если «Новый летописец» говорит правду, то получается, что из-за крепкостоятельства столпоподобного пастыря зазря погибло множество людей — не послушай они его пафосных увещеваний, остались бы живы и соединились с войсками, верными Шуйскому. Но нет этого греха на Филарете Никитиче, поскольку «Новому летописцу» доверять не стоит. Вот как описывают захват Ростова устюжане в грамоте, отправленной в Вычегду: «пришедъ Литовские люди въ Ростовъ, ихъ плоштвом, потому что жили просто, совету де и обереганья не было, и Литовские де люди Ростовъ весь выжгли, людей присекли, и съ Митрополита съ Филарета санъ сняли и поругалися ему посадя де на возокъ съ женкою да въ полки свезли». Устюжанам нет резона врать, обелять или очернять Филарета, они явно пересказывают рассказ очевидца. А из него следует, что город взяли внезапным налетом, который вполне удался, поскольку никаких приготовлений к обороне не делалось. Следовательно, горожане не слышали о подходе сапежинцев, они не располагали временем, чтобы сойтись к митрополиту на митинг, а преосвященный по этой же причине не мог вести с воеводами дискуссию на тему: стоит или не стоит отходить на Ярославль.

Несомненно, глава романовского клана подумывал перебраться к своим. Только вот предстать в глазах православного люда заурядным «перелетом» преосвященному не хотелось. Тогда был найден выход — инсценировать пленение, а для пущей подлинности обставить его раздиранием одежд и оскорблением словом. Не составляло труда собрать массовку из прихожан — для этого даже не требовалось намеренно созывать народ в церковь — достаточно было приурочить налет к обедне. Тем паче город не готовился к отпору — о чем «крепкий адамант» наверняка дал знать Яну Сапеге. Обосновавшиеся в Тушине члены романовского кружка имели в своем распоряжении, по крайней мере, пару месяцев, чтобы наладить связь с митрополичьим двором в Ростове. 23 сентября Ян Сапега осадил Троицкий монастырь. Еще раньше присягнул Вору Переяславль, жители которого участвовали в налете на Ростов. От Переяславля до Ростова не больше 60 верст. Так что тушинцам не составляло никаких проблем установить контакт с Филаретом.

После Ростова тушинцы направились в Ярославль, где Вору присягнул здешний воевода Борятинский; очевидно и с ним велись предварительные переговоры. Рейд сапежинцев на Ростов и Ярославль обернулся для них весьма удачной и бескровной войсковой операцией. Не остался в накладе и Филарет — на глазах всего честного люда ростовский владыка предстал страдальцем за веру и государя и со спокойной душой отправился в «воровской стан» в объятия своих сородичей.