Читать книгу - "Адмиралы Бутаковы - флотская слава России - Владимир Врубель"

Некоторые историки пишут, что совет этот состоялся на флагманском корабле, но я больше доверяю запискам Григория Ивановича Бутакова Тот описывает, что военный совет проходил в квартире Владимира Ивановича Истомина на Екатерининской улице. Бутаков опоздал на совет и пришёл, когда уже выступал контр-адмирал Вукотич. Григорию Ивановичу рассказали, что

Корнилов открыл совет сообщением о поражении на Альме и о том, что русская армия отступает к Бахчисараю. Он откровенно объяснил присутствовавшим, что неприятель может легко занять южную часть Бельбекских высот, а оттуда направиться к Инкерману и бухте Голландия. Строительство укреплений на Северной стороне не завершено.

В результате противник сможет обстреливать корабли Черноморского флота, что позволит войти в бухту кораблям противника, и тогда никакой героизм не спасёт флот от гибели или позорного плена Корнилов заключил своё выступление предложением выйти в море и атаковать англо-французский флот, стоявший у мыса Лукулл. «Когда я вошёл, — вспоминал потом Бутаков, — Корнилов стоял в глубине комнаты на каком-то возвышении, и Вукотич только что говорил, что лучше выйти в море и сразиться». Вукотич всегда отличался безрассудной смелостью. Но все остальные понимали, что предложение Корнилова — полное безумство. В сущности, он предлагал геройски погибнуть в сражении с несравненно более сильным неприятелем, после чего Севастополю точно было не устоять. Предоставим вновь слово Григорию Ивановичу: «Тотчас затем последовало заявление капитана 1-го ранга Зарина, что выгоднее затопить вход старыми кораблями и командами подкрепить гарнизон. Кажется, эту идею поддер^жал и капитан 1-го ранга Бартенев. Я стоял у окна подле Нахимова “Ну, да-с, они очень рады затопить свои корабли”, — сказал он мне. Я помню, что ответил чем-то вроде следующего: “При таком мнении некоторых, можно ли выходить в море?”

В это время к Корнилову пришёл передать что-то от князя Меншикова дипломатический чиновник при нём Грот. Весь в пыли, не спавший ночь, измученный, он показался мне испуганным Споры кончились словами Истомина к Корнилову: “Что Вы прикажете, то мы и будем делать”. И затем Корнилов распустил нас Из дома Истомина многие зашли в клуб, и там я видел, как с генералом К (фамилию в записках не разобрать. — Примеч. авт.) кругом которого всегда составлялась кучка, никто не хотел говорить. Идя к пристани, я свернул в домики Екатерининского дворца, где остановился князь Меншиков и его штаб.

Прощаясь с лейтенантом Шестаковым, убитым потом на Киленбалочных редутах, с которым я шёл, я сказал ему: “Постараюсь показать князю Меншикову хоть одну спокойную физиономию”. Зайдя к адъютантам его, застал Виллебрандта и Веригина, и узнал, что князь спит. В это время раздался пушечный выстрел. “Вот они!” — воскликнул Виллебрандт, считая, что это неприятельский выстрел с Северной стороны. Я вынул часы и сказал: “Полдень”. Виллебрандт перекрестился, хотя и лютеранин, и ответил: “Слава богу. Значит, они дают нам ещё этот день!”» Корнилов был вне себя. Он посчитал, что его все предали. Кроме Вукотича, никто не поддержал вице-адмирала. Промолчал и Нахимов. Все понимали, что решение Меншикова было единственно правильное в той обстановке. Между прочим, Корнилов понапрасну обидел Зарина, обвинив его в том, что это он подсказал Меншикову такое решение. Оскорблённый Зарин возразил, что он с князем вообще не виделся и потому не имел никакой возможности с ним разговаривать.

Вечером, когда уже смеркалось, Бутакова сигналом потребовали с парохода на берег к Корнилову. Адмирал, находившийся в возбуждённом состоянии, сказал Григорию Ивановичу, что хочет спасти пароходы, и спросил, возьмётся ли тот возглавить отряд судов и проскочить мимо неприятельской эскадры. Бутаков ответил, что противник вряд ли этого ожидает, и он готов выполнить поручение адмирала. Тогда Корнилов распределил, какой пароход в какой порт должен следовать. Затем он поручил Бутакову передать устно на каждый пароход секретный приказ и в 23 часа отправиться по назначению. Пароходы в то время были заняты буксировкой кораблей на места, где их предстояло затопить. На юге ночи тёмные, к тому же небо затянуло облаками, скрывшими луну.

Командиры пароходов, занимавшиеся буксировкой парусных судов на указанные диспозиции, были, как говорится, на нервах, и можно себе представить «восторг», с каким они встречали офицера, посланного Бутаковым, чтобы передать приказ начальника штаба флота. Не позавидуешь и офицеру, которому не так-то просто было на шлюпке в темноте найти пароходы и подняться к ним на палубу. Бутаков сообщил по секрету о полученном приказании только старшему офицеру и боцману, к которому относился с большим уважением. Боцман недавно женился, поэтому Григорий Иванович разрешил ему сойти на берег и взять на пароход жену. Читая записки Бутакова, много разных мыслей приходит в голову. Вызывают недоумение безрассудное приказание начальника штаба флота, поступок Бутакова, который не выполнил приказ начальника по поводу секретности поручения и сообщил его боцману, разрешив при этом привезти на судно жену. Да и поступку самого вице-адмирала, пытавшегося не выполнить приказ главнокомандующего, молено только изумляться.

Как утверждал Бутаков в своих записках, «несмотря на твёрдые распоряжения свои, Корнилов далеко не надеялся отстоять Севастополь от первого натиска». За час до назначенного срока выхода из бухты Бутакова вновь затребовал к себе на берег Корнилов. С курсантских пор запомнилась шутливая поговорка: не спеши выполнять приказание начальника — поступит его отмена. Именно так и случилось. Адмирал встретил его словами: «Я раздумал. Оставайтесь здесь и известите других об этом же». Бутаков воскликнул: «Слава богу!». «Это почему?» — спросил Корнилов. «Потому что пароходы могут быть очень полезны здесь в решительную минуту», — ответил Бутаков. Как реагировали на новое известие командиры остальных пароходов, неизвестно. Но русский язык позволяет ярко выразить любые чувства, причём всего лишь в нескольких энергичных словах. Дальнейшие события обороны Севастополя показали, что обойтись без пароходов оказалось невозможно.

Корабли начали топить вечером следующего дня. До этого занимались перевозками с них, опять-таки с помощью пароходов, новых парусов, амуниции, ружей, принадлежностей к орудиям, холодного оружия, багажа офицеров и нижних чинов. Приказ Меншикова выполнили, но не полностью. Князь приказал снять всё с кораблей, а их затопили вместе с артиллерией, порохом, морской провизией и рангоутом! Около часа дня 11 сентября все корабли были затоплены, и на воде плавал только всплывший рангоут. На союзников затопление кораблей произвело большое впечатление. «Это был великий шаг с вашей стороны, — говорил впоследствии Бутакову английский капитан Мендос — Мы увидели, что вы не на шутку намерены сопротивляться».

Интересно, что бы он сказал, узнав, что русские моряки второпях отправили на дно морское сотни отличных орудий, тысячи пудов пороха и даже провизию для матросов и офицеров. Объяснить это можно только полной растерянностью наших знаменитых черноморских адмиралов. «Если бы русские не заградили вход в Севастопольскую гавань, затопив пять своих кораблей и два фрегата, я не сомневаюсь, что союзный флот после первого выдержанного огня проник бы туда с успехом и вступил бы из глубины бухты в сообщение со своими армиями», — высказался по этому поводу французский адмирал Гамелен. Меншиков в этом отношении оказался гораздо прозорливее своих подчинённых адмиралов. Следующее утро 10 сентября, говорится в заметках Бутакова, Корнилов провёл на пароходе «Владимир». Чем он занимался на пароходе, Григорий Иванович не раскрыл, но привёл разговор с вице-адмиралом, в котором тот попросил вывезти его тело, если он будет убит, а Севастополь взят. Бутаков заверил адмирала, что постарается прорваться в море в случае взятия города. Дословно это место в записках звучит так: «10 сентября Корнилов провёл утро на пароходе “Владимир” и, призвав меня в каюту, спросил: “Что Вы думаете делать, если Севастополь будет атакован превосходящими силами и взят?” — “Попробовать выскочить!” — “Я этого ответа ожидал. Послушайте, мы с Вами вместе служим, вместе сражались. Захватите мои потроха с собою, когда буду убит”».