Читать книгу - "Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945 - Вильгельм Липпих"

В известном смысле наши позиции, проходившие по окраине города, имели некие преимущества, потому что там можно было найти пусть скромное, но все-таки жилище. В некоторых трехэтажных деревянных домах в Урицке даже имелись уборные. Однако они имели одну особенность. Вместо канализационных труб использовались узкие деревянные желоба, находившиеся внутри стен. Нечистоты с шумом сливались вниз, и каждый раз, когда кто-то пользовался уборной, это было слышно во всем доме.

Полагая, что найду приятную альтернативу нашим солдатским нужникам, я как-то раз воспользовался такой уборной. На следующий день я обнаружил неприятные последствия такого «визита». У меня отчаянно зачесалось в паху. Стало ясно, что люди, посещавшие эту уборную, «награждали» друг друга различными заболеваниями. Отличавшаяся по размеру от платяной вши, лобковая вошь была практически невидима и причиняла жуткое неудобство. Смущенный мыслью о том, что товарищи посчитают, что я подхватил это удовольствие у кого-то из местных женщин, я выбрил себе лобок, но чесотка продолжалась. Будучи не в силах далее терпеть эти муки, я обратился к врачу, выдавшему мне специальную мазь. Ее применение вызывало болезненное жжение, однако через неделю избавило меня от мерзких паразитов.

Соблюдать личную гигиену приходилось с великими трудностями, да и тогдашние ее военные стандарты были гораздо ниже современных. Нам лишь изредка удавалось соорудить что-то вроде ванны или душа или искупаться в речной или озерной воде. Чаще всего мы мылись с помощью небольшого количества воды и куска мыла примерно раз неделю, да и то, если бои прекращались. Зубной щетки у меня не было, и я чистил зубы, намазав палец зубной пастой. Это делалось один-два раза в неделю. Брился я не часто, через неделю.

Зелено-серый мундир вермахта, состоявший из кителя и штанов, носился поверх нижней рубашки и кальсон из хлопка. Среди деревьев или кустарника мы легко сливались с окружающим пространством, однако на открытых пространствах полей мы смотрелись, как силуэты верблюдов над горизонтом пустыни.

Мы также носили носки и кожаные сапоги. Несмотря на то что мундиры и сапоги отличались прочностью, дивизионным квартирмейстерам все равно приходилось выдавать нам новое обмундирование два раза в год, когда старое снашивалось. В 1941 году мне выдали штаны для верховой езды, сшитые из более плотного материала, а также пару кавалерийских сапожек высокого качества. Согласно правилам вермахта офицеры должны были покупать форму, однако получали отрез материала в виде вещевого довольствия, благодаря чему цена обмундирования существенно снижалась.

Солдатская форма в целом была пригодна для ношения в разных климатических условиях, однако никак не подходила для тех холодов, которые мы испытали в Урицке. После того как суровой зимой 1941/1942 года мы получили утепленную белую форму, стало ясно, что она не слишком согревает в свирепые русские морозы.

Имея только два комплекта обмундирования, мы старались при первой же возможности устроить стирку. От ношения одного и того же нижнего белья по две-три недели подряд солдаты почти постоянно мучились от болезненных расчесов, вызываемых укусами вездесущих платяных вшей, не боявшихся даже сильных морозов. Мы видели их и постоянно чувствовали присутствие этих несносных созданий. Снимая одежду, мы уничтожали паразитов, но избавиться от них полностью не представлялось возможным. Однако в отличие от солдат Первой мировой войны, нас не слишком беспокоили крысы.

В такой стрессовой обстановке было неудивительно, что три четверти солдат курили. Хотя в юности я никогда не баловался сигаретами, во время боев в России я тоже пристрастился к табакокурению. Порция табака, выдаваемого нам, была ничтожно мала, и поэтому сигареты стали своего рода валютой. Их меняли на еду или играли на них в карты.

Азартные игры представлялись мне глупостью, но я все-таки порой составлял своим товарищам партию, когда они садились играть в карточную игру «скат». Курение, выпивка или азартные игры и прочие формы отдыха давали возможность на время забыть о тяготах войны.

Главным образом мы развлекали себя сами, однако вермахт иногда устраивал для нас развлекательные мероприятия в тылу. Примерно два раз в год нам давали увольнительную и отпускали с передовой, в зависимости, разумеется, от боевой обстановки. Главным местом отдыха такого рода в Ленинградской области был Красногвардейск. Хотя он находился всего в 15–25 километрах к югу от Урицка, я лишь раз провел в нем целые сутки.

Для нас в Красногвардейске организовывались футбольные матчи между командами разных дивизий и прочие спортивные состязания, однако не все солдаты были большими любителями спорта, и многие из них пытались провести увольнительную в обществе местных женщин. Армейские бордели для этих целей не организовывались, однако руководство привозило «для развлечения войск» женщин из Германии. Ходили слухи о том, что на базы люфтваффе из стран оккупированной Европы регулярно на двух транспортных «юнкерсах» привозили женщин для сексуальных утех наших летчиков. Мне не хотелось в Красногвардейске заниматься подобными вещами, и я сходил на немецкое кладбище и посетил местный театр, в котором показывали эстрадное ревю.

Хотя во время войны в России нам не хватало радиоприемников, после того как мы поселились в блиндаже, у нас появилась возможность часто слушать «Народный концерт» и другие музыкальные программы из Германии, которые транслировались для немецких солдат, находившихся на фронте. Иногда мы подпевали популярным мелодиям вроде «Лили Марлен» или «Эрики». Они напоминали нам о доме и наших девушках, которые ждали нас на родине. Во время редких религиозных служб мы пели песни «Собираемся вместе» и «Могучая крепость наш Господь», дававшие нам душевное успокоение.

Несмотря на то что на пряжках армейских поясных ремней была выгравирована фраза «С нами Бог», религия и вера никогда не играли особой роли в жизни немецких солдат в годы войны. У нас были дивизионные священники, однако солдаты видели их лишь во время нечастых религиозных служб или находясь в тылу, в госпитале, когда начинали выздоравливать. Хотя священники иногда устраивали массовые молебны перед большими сражениями, я знал, что молились лишь немногие солдаты. Если бы вера играла большую роль в жизни немецких солдат, то, возможно, они были бы более совестливыми и с большим уважением относились к человеческой жизни.

Несмотря на запреты, наши солдаты довольно часто отправляли домой посылки с такими типично русскими вещами, как иконы, или прочими сувенирами. Чаще всего в Германию посылались вещи, найденные на поле боя или отобранные у пленных красноармейцев, вроде личного оружия или наград. Как правило, военные власти смотрели сквозь пальцы на подобное поведение.

Когда солдат воюет в чужой стране за тысячи километров от родного дома, письма с родины приобретают для него огромную значимость и поддерживают его моральный дух. Из-за запретов военной цензуры мы не могли писать о своих воинских частях, местонахождении или участке фронта. Несмотря на это, письма, отправляемые в Германию, позволяли нам ненадолго забыть об ужасах войны и давали возможность нашим родным узнать, что с нами все в порядке. Я получал письма от матери и других членов семьи три-четыре раза в месяц.