Читать книгу - "20 лет дипломатической борьбы - Женевьева Табуи"

* * *

Одиннадцатое ноября, 15 часов, гостиница «Бо Риваж». В маленьком салоне Макдональда, где потолки работы 1880 года испещрены изображениями птиц, голубого неба и цветов, Поль-Бонкур, фон Нейрат, Макдональд, Гранди и американский делегат Норман Дэвис с мучительным трудом в течение многих часов вырабатывают формулировку, признающую за Германией право на равенство в вооружениях в рамках подлежащей международному контролю системы безопасности, равной для всех стран!.. То есть новый план Эррио – Бонкура.

Поль-Бонкур взволнован. Он находит эту формулировку слишком краткой, а потому и слишком опасной. Она его пугает!

Сразу же следуют телефонные звонки из маленького салона гостиницы «Бо Риваж» в салон Бовэ на Кэ д’Орсэ, где Эррио собрал правительство, чтобы проголосовать за декларацию.

– Это вы, Бонкур?.. Мне стоит большого труда убедить моих министров, – сообщает по телефону Эррио, – и тем не менее я им все время повторяю, что, отказывая Германии в праве на равенство в вооружениях, они льют воду на ее мельницу! Но все против меня: сенат, банки, националисты, – все, вплоть до моего большинства!

– Да, – стонет Бонкур. – Но могу я или нет подписывать эту формулировку?

К вечеру Эррио убедил своих министров. Он звонит по телефону:

– Бонкур? Подписывайте декларацию в том виде, как она есть.

Поль-Бонкура, возвратившегося в «Отель де Берг», по-прежнему не покидает чувство растерянности: формулировка признания равенства в правах кажется ему слишком краткой. Он говорит своим сотрудникам:

– Когда я подписывал декларацию, я вспоминал слова Поля-Луи Курье: «Капля синильной кислоты в бочке не чувствуется… в чашке она вызывает рвоту, а в ложке – убивает!»

Месяц спустя, 12 декабря, перед Бурбонским дворцом в Париже собирается толпа.

Вечерние газеты пестрят крупными заголовками: «Кабинет Эррио не переживет предстоящего заседания!» Наблюдая за толпой, полицейские говорят: «Народ всегда приходит смотреть, как падают министерства! Это все равно что смотреть на то, как звери пожирают укротителей!»

Американское правительство требует возмещения долгов, установив 15 декабря в качестве последнего срока уплаты очередного взноса в сумме четырехсот восьмидесяти миллионов франков!

«Ни одного су Америке!» – таков лейтмотив общественных собраний. Поскольку Германия не выплачивает больше репараций союзникам, то действительно справедливо, что французы отказываются платить Америке причитающиеся ей долги.

Однако неофициально лидеры всех группировок согласны между собой в том, что платить надо.

Один из них говорит:

– Но я – я же принадлежу к оппозиции, и я должен, следовательно, извлекать выгоду из создавшегося положения.

Другой говорит:

– Эррио тысячу раз прав, но он не имеет поддержки даже в своей собственной партии! Так что же вы хотите!!!

Что касается самых старых политических друзей Эррио, они заявляют:

– Мы не будем голосовать за долги, потому что это означает самоубийство для партии на выборах.

* * *

В полночь Эррио поднимается на трибуну. Со свойственным ему красноречием он восклицает:

– Нам только что говорили, как во имя принципов морали можно оправдать отказ от уплаты долгов Америке! Но ничто, по моему мнению, не должно брать верх над некоторыми простыми истинами, которые мы усвоили в семье и на школьной скамье. Нас там учили неукоснительно, строго, даже если это порой очень тяжело, уважать свою подпись… Господа, в настоящее время, когда почти повсюду распространяется режим диктатуры, неужели вы из-за четырехсот восьмидесяти миллионов пойдете на разрушение союза свободных стран, противостоящих диктаторским режимам?

* * *

4 часа утра. Из открытого окна своей комнаты на пятом этаже министерства иностранных дел Эррио молчаливо смотрит, как занимается день. Пенлеве подходит к нему. Он благодарит Эррио за то, что тот предпочел получить вотум недоверия, нежели отказаться требовать от парламента уважения подписи Франции.

– Я испытываю лишь удовлетворение, оттого что исполнил свой долг, – отвечает Эррио. – Но насколько это голосование в парламенте ухудшит положение нашей страны на международной арене!

* * *

И в самом деле, уже на следующий день маршал Пилсудский созывает в Варшаве совет министров и высший командный состав армии. Поставлен один вопрос:

– Можно ли действительно рассчитывать на союз с Францией? И в какой мере?

И в результате обсуждения был сделан следующий вывод: «Нет, необходимо постараться как можно скорее изменить нашу политику в сторону сближения с Германией!»

* * *

Несколько месяцев спустя, в апреле 1933 года, новые вершители судеб Франции сочтут Эррио наиболее подходящей кандидатурой для того, чтобы поехать в США и попытаться «подштопать» франко-американскую дружбу, основательно подорванную после истории с долгами.

Однажды вечером, на концерте в Белом доме, в перерыве между номерами, Франклин Рузвельт наклонится к Эррио и скажет ему на ухо:

– Отказавшись заплатить Америке четыреста миллионов франков, Франция потеряла в нашей стране то, чего здесь нельзя купить и за миллиарды долларов, – уважение американского народа.