Читать книгу - "Сибирская Вандея - Георгий Лосьев"

– О чем разговор – обязательно!..

– Третье: все гнилье баржевое, кое на ремонт не пойдет, разобрать, будут гвозди. – помолчав, Седых спросил: – Против есть?

Кто-то ответил вопросом:

– А чем с татарами рассчитываться?

Седых передвинул папаху на затылок:

– Жертвую два пуда муки!.. – и вопросительно глянул на Савельева.

Тот поднялся с табуретки:

– От меня пуд.

Собрание притихло, но Конюхов, председатель комячейки, поддержал Савельева:

– От меня – тоже пуд!..

Сидевший молча партиец Филимонов сконфуженно поскреб пятерней затылок, шепнул соседу:

– Заест баба, едри ее в корень! – поднялся, рубанул воздух ладонью. – Пиши – полтора пуда!.. Не пропадем!..

И – прорвало собрание.

Савельев записывал огрызком химического карандаша.

Потом комиссар вынул из портфеля большой лист серой оберточной бумаги.

– Товарищи, слушайте приказ Сибопса. Масленщика Егорова Василия назначить помощником механика на то же судно… Кочегара Попова Кузьму – механиком… Лоцмана Жукова Григория – капитаном…

Собрание слушало затаив дыхание. А когда кончил комиссар Савельев чтение приказа, грянула буря… За криками и хлопками долго ничего нельзя было разобрать… Но вот к столу прошел старожил затонский Николай Еремин. Четверть века проплавал он матросом на обских посудинах. Знал перекаты и пески на всех плесах от Барнаула до Нарыма, как пять заскорузлых пальцев своих, но когда услышал, что назначают его капитаном на мощный буксир, не поверил. Пробился сквозь людскую массу к кумачовой скатерти:

– Тут я слышал, вроде Еремина на «Тобольск» капитаном. Уж не меня ли?…

Савельев подтвердил:

– Скажи что-нибудь народу, капитан Еремин.

Старый матрос поднял руку, и собрание притихло… Но ни слова не мог вымолвить Еремин. Скатилась по капитанской щеке горькая слеза – итог многолетней матросской жизни на хозяйских харчах. Махнул рукой капитан и, шатаясь, пошел сквозь притихший барак к своему месту, а собрание снова взорвалось овацией. Кто-то крикнул:

– Не бывало такого сроду!..

Долго стучал Конюхов кружкой по жестяному чайнику, пока добился тишины. Сказал громко:

– Тут некоторые спрашивали меня: что, дескать, такое – советская власть? Как ее понимать, к примеру, на водном транспорте, в рассуждении, скажем, низшего персоналу? Ну как, поняли?…

Назначенный помощником механика гармонист Федька Брылев крикнул:

– Дорогому товарищу Ленину – ура!..

И дрогнули стены барака, тоненько отозвались оконные стекла.

Потом стоя пели «Интернационал».

Три-четыре капитана да пять-шесть механиков из тех, что не сбежали с прежними хозяевами и теперь осторожно присматривались к окружающему, пошли с митинга вместе с Савельевым. Пожилой капитан, в добротной диагоналевой тужурке с золочеными пуговицами, спросил комиссара:

– Так-с… А нас куда? На мыло?

Савельев остановился, оглядел спросившего:

– Это кто вам сказал, Павел Степанович? Все, кто пожелает из командного состава честно служить народу, останутся при своих должностях, ну, может, пароходы другие примут…

Второй капитан, помоложе, скривив губы, сказал с откровенной злостью:

– Как прикажете служить, если на судах будут командовать судкомы да вчерашние матросы полезут на мостик? Помню я семнадцатый и восемнадцатый…

– Придется, гражданин Григорьев. Впрочем, ежели не хотите – скатертью дорога!..

Григорьев обиделся:

– За кого вы меня принимаете, товарищ Савельев?!. Вы поймите, на судне один авторитет – капитанский!.. Я просто не представляю, где же капитанская власть?

Комиссар рассмеялся, громко, заливисто, так, что даже собеседники невольно улыбнулись, а Лысов подивился – смотри-ка, умеет, оказывается.

– Капитанская – при капитане, а судкомская – при судкоме. Понимаете?…

– Чего тут не понимать! – вмешался в разговор капитан Артамонов. – Мы сами-то откуда? Вот вы, Павел Степанович, ведь не сразу на мостике появились, сколько лет до мостика добираться пришлось? Крутой трапик наверх… и скользкий. По себе знаю.

Шухов, шедший позади, сказал с иронией:

– И все-таки: «Нет у вас бога, кроме бога, и Магомет пророк его!..»

– Это вы к чему, товарищ Шухов? – обернулся Савельев. – Какой Магомет?

– Ваш Маркс – Магомет… А я вот, представьте, верую в пресвятую Троицу и в истинного Христа.

– Ну, и на здоровье. Веруйте. А к чему этот разговор?

Капитан Шухов рассказал о вспышке в кают-компании.

– Вопрос об иконе, капитан, обсудите с судовым комитетом, – посоветовал Савельев, – а товарищу Лысову я скажу… Но, вообще-то, вспомните, Шухов: даже в самое реакционное царское время иконы в присутственных местах не вешали. Царские портреты – висели, но не иконы. Вот спроси товарищей капитанов: так я говорю?…

Капитаны ответили хором:

– Так! Так! Верно говорите!

– Это у нас только исстари такая дурь ведется – в кают-компанию обязательно святителя Николу.

Капитан Артамонов поправил:

– Не у всех. Мы на судовом совещании давно постановили убрать иконы из кают-компании, из машинного отделения, из штурвальной рубки. На кой хрен, раз бога нет!

– Может, докажешь? – перебил Шухов.

– Конечно, докажу: если бы бог существовал, он большевиков не допустил бы к власти!

Общий хохот покрыл ответ Артамонова. Смеялись и капитаны, и комиссар. Даже Шухов смеялся.

Посмеявшись, Савельев сказал серьезно:

– Ваше заявление, товарищ Артамонов, мы рассмотрели. Поздравляю: вы приняты в группу сочувствующих РКП (б).

– Спасибо… Оправдаю доверие…

Комиссар попрощался с капитанами и направился в конторку.

Когда стемнело, в барак охраны к Лысову пришли Анемподист Седых и Конюхов.

– Ты, парень, на собрании размахнулся пудовкой… А есть она у тебя, пудовка-то?…

Гошка ответил, что надеялся взять вперед паек за следующий месяц или подзанять сухарей. Анемподист Харлампиевич не стерпел:

– Ну и дура, а еще чекист! Что государству дороже: твоя пудовка или твоя работа? А какой ты работник на голодное брюхо? Скажем, я: у нас с женой пятнадцать пудов запасено, я имею полное право два пуда государству пожертвовать, так и записал на себя два пуда, а тебе кто хлебца припас?…

Гошка потупился. Верно, ему никто хлеба не припас, а до следующего пайка было далековато. Но Гошка сказал бодро: