Читать книгу - "Падение титана, или Октябрьский конь. В 2 томах. Книга 1 - Колин Маккалоу"

Фабриций, Ламий и Макрин переглянулись, не зная, как отнестись к обрисованной перспективе. Децим Карфулен из шестого легиона сидел с бесстрастным лицом.

— Главное, чтобы Александрия пребывала в спокойствии, — продолжал Цезарь. — Пройдет время, и все больше римских легионеров будут служить в гарнизонах, не принимая участия в боевых действиях. Но это не значит, что гарнизонная служба — заведомое безделье. Мы все помним, что случилось с солдатами, которых Авл Габиний оставил в Александрии, когда восстановил Авлета на троне. Они настолько ассимилировались с местными жителями, что отказались идти в Сирию на войну и при этом убили сыновей Бибула. Царица справилась с этим кризисом, но ничто подобное не должно повториться. Легионы, оставленные в Египте, обязаны помнить о своем воинском долге, их солдатам необходимо поддерживать себя в форме и быть готовыми к маршу по первому повелению Рима. Однако, с другой стороны, люди, надолго застрявшие на чужбине, дичают без тепла домашнего очага. Сначала в них зреет недовольство, потом они становятся неуправляемыми. Нельзя допустить, чтобы наши легионеры крали женщин у жителей Мемфиса. Пусть лучше женятся на александрийских невестах и, как говаривал Гай Марий, распространяют римские обычаи, римские идеалы и латинский язык через своих детей.

Испытующий взгляд его был устремлен на лица центурионов. Каждый — primipilus в своем легионе. С легатами или военными трибунами Цезарь особенно не церемонился. Все они были аристократами, лишь временно проходившими военную службу. А вот центурионы являлись хребтом римской армии как боевые и постоянно действующие ее командиры.

— Фабриций, Макрин, Ламий! Сказанное относится к вам. Оставайтесь в Александрии и хорошо ее охраняйте.

Бесполезно жаловаться или на что-то пенять. Все могло обернуться и хуже. Например, одним из знаменитых маршей Цезаря в тысячу миль за тридцать дней.

— Да, Цезарь, — ответил за всех Фабриций.

— Публий Руфрий, ты тоже останешься здесь. Ты назначаешься легатом-пропретором.

Эта новость понравилась Руфрию. Он уже обзавелся александрийской женой. Та ожидала ребенка, и ему не хотелось ее покидать.

— Децим Карфулен, когда я отправлюсь в Анатолию, шестой пойдет со мной. Мне жаль, что вам не придется вкусить от домашних хлебов, но вы, ребята, были со мной много лет, начиная с тех пор, как я занял вас у Помпея Магна, и я ценю вас еще больше за вашу лояльность к нему после того, как он отозвал вас к себе. Я пополню ваш личный состав другими ветеранами, когда двинусь на север. В отсутствие десятого шестой будет моим личным легионом.

Улыбка Карфулена продемонстрировала отсутствие двух зубов и изогнула шрам, идущий от одной щеки до другой через подобие носа. Его действия при взятии крепости Птолемея спасли жизни целого легиона, прижатого к земле перекрестным обстрелом. Он был награжден corona civica перед строем, когда отличившимся вручали награды. И, как некогда Цезарь, имел теперь право стать членом сената, в соответствии с декретом Суллы.

— Это большая честь для шестого, Цезарь. Мы все — твои до конца.

— А что касается вас, — приветливо обратился Цезарь к своему старшему ликтору и секретарю, — вы по-прежнему остаетесь при мне. Куда я, туда и вы. Однако, Гай Требатий, я вовсе не требую, чтобы с ними остался и ты. Ты — римский аристократ, отслуживший свой срок. Задержка в армии может застопорить твою карьеру.

Требатий вздохнул, вспомнив порт Итий и ужасные пешие переходы в условиях высокой влажности, когда легатам и трибунам запрещалось ехать верхом. Вспомнил он и стремительные перемещения в подпрыгивающей двуколке. Тебя выворачивает, а Цезарь диктует, и надо писать, писать и писать. О Рим, паланкины, устрицы из Байи, сыр из Арпина, восхитительное фалернское вино!

— Ладно, Цезарь, поскольку рано или поздно твои дороги приведут тебя в Рим, я отложу решение относительно моей карьеры до того времени, — героически ответил он.

Глаза Цезаря блеснули.

— Возможно, — тихо произнес он, — мемфисская кухня придется тебе по вкусу. Ты очень похудел здесь.

Он стиснул ладони коленями и кратко сказал:

— Римляне могут быть свободны.

Они вышли один за другим, их возбужденное бормотание было слышно, даже когда Фабий закрыл дверь.

— Сначала о тебе, дорогой друг Митридат, — сказал Цезарь, расслабляясь. — Ты — сын, а Клеопатра — внучка Митридата Великого, значит, ты ее дядя. Что, если ты вызовешь сюда свою жену и младших детей и задержишься здесь, чтобы присматривать за восстановлением Александрии? Клеопатра говорит, что ей не нужны чужеземные архитекторы, но ты ведь ей не чужой. И прославился преобразованием пустынного побережья ниже пергамского акрополя.

Его лицо приняло задумчивое выражение.

— Я очень хорошо помню то место. В свое время я распял там пятьсот пиратов, к большому неудовольствию губернатора, узнавшего об этом чуть позднее. Но сегодня там аркады, сады, красивые здания общественного назначения, прогулочные дорожки.

Митридат нахмурился. Крупный мужчина пятидесяти лет, сын наложницы, а не жены Митридата Великого, он очень походил на своего могущественного отца: такой же мускулистый, высокий, желтоволосый, желтоглазый. По римской моде он очень коротко стриг волосы и был чисто выбрит, но в облачении тяготел к восточному стилю — к золотому шитью, расшитому бархату и всем оттенкам пурпура, известного в красильнях как «багрянка». Терпимые слабости в столь лояльном клиенте, поначалу клиенте Помпея, а теперь — Цезаря.

— Честно говоря, Цезарь, я бы рад это сделать, но, может быть, ты отпустишь меня? Фарнак так и рыщет вокруг, мне надо быть дома.

Цезарь решительно покачал головой.

— Фарнак не дойдет до провинции Азия, не говоря уже о Пергаме. Я остановлю его в Понте. Судя по сообщениям Кальвина, твой сын отлично тебя замещает, так почему бы тебе не отдохнуть от забот? Ты кровный родственник Клеопатры, александрийцы примут тебя, к тому же, как я заметил, ты и с евреями на короткой ноге. Самые искусные мастера в Александрии — это евреи и метики, а раз ты дружен с евреями, то и метики тебя поддержат.

— Тогда я даю согласие, Цезарь.

— Вот и прекрасно. Благодарю тебя.

Добившись своего, властелин мира кивком головы отпустил Митридата.

— А я благодарю тебя, — сказала Клеопатра, когда ее дядюшка вышел.

«Дядюшка! Надо же! А чему тут, собственно, удивляться? У меня, наверное, тысяча родственников по линии матери! Фарнак, кстати, тоже мой дядя! А через Родогуну и Апама я восхожу к Камбизу и Дарию Персидским! Оба были фараонами! Во мне соединяются целые династии. Что же за кровь получит мой сын!»

Цезарь заговорил с ней о Хапд-эфане, которого он хотел сделать своим личным лекарем.

— Я поговорил бы с ним сам, — сказал он на латыни, которую Клеопатра теперь хорошо понимала и даже могла без труда поддерживать разговор. — Но я пробыл в Египте достаточно долго, чтобы понять, что здесь мало кто может распоряжаться собой, кроме македонцев. Я думаю, он — собственность Ха-эма, поскольку он жрец Сехмет, супруги Пта. И живет он, кажется, при храме Пта. Но так как сам Ха-эм, по крайней мере отчасти, принадлежит тебе, он, без сомнения, сделает, как ты скажешь. Мне очень нужен Хапд-эфане, Клеопатра. После смерти Луция Тукция, который был врачом Суллы, а потом и моим, я не доверяю ни одному римскому врачевателю. Если у Хапд-эфане есть жена и дети, я с удовольствием возьму их с собой.