Читать книгу - "Собор. Роман о петербургском зодчем - Ирина Измайлова"

От Маре, где находилась тюрьма Ла Форс, до дворца Тюильри было изрядное расстояние, и дорогой у Огюста не раз являлось желание хоть что-нибудь разузнать у полковника, тем более что и тот разглядывал своего попутчика с почти неприкрытым любопытством. Однако оба предпочли сохранять молчание.

Около пяти часов вечера они вошли в так называемый малый покой дворца и за дежурным офицером императорской охраны проследовали к дверям одного из кабинетов, где еще три недели назад любил отдыхать в уединении Людовик XVIII, а теперь строил новые дерзкие и заранее обреченные планы Бонапарт.

– Желаю удачи, мсье архитектор! – напутствовал Огюста полковник и решительным движением распахнул дверь кабинета, не постучав в нее, ибо время их прихода, очевидно, было заранее условлено.

И вот Монферран испытал, пожалуй неожиданно для себя, настоящий трепет. Он никогда не видел Наполеона вблизи, но волновала его даже не самая встреча, а то, что могло последовать за нею. Ему вдруг представилось, что в этом неожиданном приглашении, в этом необъяснимом участии, которое проявил к нему человек, никогда не интересовавшийся судьбою отдельных людей, заключено нечто грозное и что ему предстоит еще отстоять только что полученную свободу.

Маленький коренастый человек в скромном военном мундире стоял возле окна кабинета. Недалеко от него с объемистой папкой бумаг в руках застыл вполоборота к двери немолодой мужчина в штатском платье, с очень подвижным лицом и упрямым взором. Огюст тут же вспомнил, что видел его лет двенадцать назад, случайно оказавшись на площади Каррузель^[29] во время стихийно возникшего там народного собрания, где шум поднимали и задавали тон оппозиционеры Трибуната^[30], негодующие по поводу провозглашения первого консула французским императором. Память подсказала архитектору имя этого человека – то был отважный якобинец Бенжамен Констан^[31], враг Наполеона, призванный им ныне для составления либеральной конституции новой империи, которой возвращенный властелин надеялся усмирить волнения в стране.

– Ваше величество, приказ исполнен! – отрапортовал, входя в кабинет, гвардейский полковник. – Этот человек перед вами.

Наполеон обернулся. Взгляд его твердых и холодных глаз уперся в Монферрана, как раз в тот момент оказавшегося против окна, так что свет упал на его лицо, и солнечный луч очертил в столбе пляшущих пылинок его фигуру.

– Так это он? – произнес император с нескрываемым удивлением, обращаясь то ли к полковнику, то ли к Констану, то ли к ним обоим. – Хм! Ну и что в нем особенного, позвольте спросить?

Не получив, разумеется, на свой вопрос никакого ответа, ибо ни один из присутствующих не был уверен, что именно ему следует отвечать, Бонапарт резким шагом приблизился к Огюсту, вместо того чтобы, как велел этикет, подозвать его к себе.

– Вы знаете, отчего я позвал вас, мсье Монферран? – спросил Наполеон архитектора, который, выпрямившись после поклона, неподвижно замер перед ним.

– Я не могу предполагать, ваше величество, – ответил Огюст достаточно твердо.

– Конечно же не можете. Я хотел посмотреть на вас. – Голос Наполеона был ровен и так же холоден, как и его глаза. – Слишком странна мне ваша особа. И я ожидал увидеть вас другим. Хотя бы красивым, как Аполлон.

– Что навело вас на такую мысль, ваше величество? – не удержался Огюст.

– Что? Какая разница? – И тут Наполеон слегка усмехнулся. – Не могу сказать, чтобы вы выглядели глупым, но мне заявили, что вы гений…

– Так ли это, может знать пока один Господь Бог, ваше величество, – проговорил еще более изумленный Монферран. – Я пока ничем не доказал этого и ничем не опроверг.

– Ага! – Император отошел в сторону, усмехаясь, поглядел на Констана, с любопытством слушавшего весь разговор, а затем резко произнес: – Ну а русский император разве не нашел вас талантливым? Ваш подарок ему, если не ошибаюсь, понравился.

– Да, ваше величество, – скромно ответил Огюст, сумев даже не побледнеть при этих словах, ибо этого вопроса он ожидал, – да, русскому императору понравились мои проекты. Но, кроме них, я ничего ему не дарил и до этой с ним встречи не имел к русским никакого отношения. Я не изменник.

– Да? – В голосе императора появились те рокочущие ноты ярости, которые заставляли трепетать самых смелых. – Вы не изменник? Как же так? А само ваше подношение царю завоевателей, захвативших вашу страну, не именуется изменой, мсье?

– Помилуйте, ваше величество! – воскликнул Огюст. – Это действительно был только альбом архитектурных проектов, и ничего более.

– И среди них – проект памятника генералу Моро? Или он тоже, по-вашему, не изменник?

Этого вопроса Огюст страшился всего больше. Он не сомневался, что императору стало известно содержание его альбома и что ярость его должна быть вызвана не только триумфальной аркой в честь побед русских, а еще и этим памятником его врагу Моро, его сопернику в славе, которого он когда-то оклеветал и без вины предал суду, доведя тем до бегства, измены и гибели.

– Вы намалевали этот проект в угоду русскому царю, который обожает Моро, или вы сами относитесь к нему с обожанием? – уже почти с угрозой спросил император.

Огюст почувствовал, что его спина и виски покрываются потом, и вдруг разозлился на себя за малодушие.

– Ваше величество, – решительно проговорил он, – генерал Моро изменил однажды, и за изменой его сразу последовала смерть, так что он не успел принести вреда никому, кроме себя. Но до того он принес Франции столько пользы и так геройски за нее сражался, что не уважать его я не могу. Его страшная ошибка не может затмить его подвигов.

– Другие думают иначе, – сурово возразил Наполеон.

– Нет, ваше величество, – почти дерзко проговорил Огюст. – Другие не думают, другие повторяют, а это не одно и то же. Человек повторяет обычно то, что диктует общее мнение, а думает то, что воспринимает сам, своим умом, своей собственной логикой.

– Ба! – вскричал с изумлением Наполеон. – Да вы и вправду кое-чего стоите, мсье. Бог же с вами, и я даже допускаю, что вы можете быть правы. Не смотрите на меня таким взором, я вижу, что вам не по себе, но не бойтесь: я дал слово, что вы будете свободны и не пострадаете, и в любом случае сдержал бы его. Надо сказать, я держу его охотно, вы мне даже нравитесь. Сочетание ума, искренности и смелости в одном лице – редчайшее явление. Между прочим, оно было у Моро… Ну и Бог с вами! Я удовлетворен. Ступайте.