Читать книгу - "Господа Чихачёвы - Кэтрин Пикеринг Антонова"

Из этих записей явствует, что Андрей пытался разводить своих крестьян примерно так же, как он сам и другие естествоиспытатели-любители эпохи Просвещения пытались вывести улучшенные виды растений и более здоровых и сильных животных. Для Андрея это было применением науки и разума в целях усовершенствования неразвитого человечества (он также судил новых знакомых любого ранга на основании их «физиогномии», что в Европе эпохи Просвещения считалось научным методом). Разумеется, сам он был убежден в своем превосходстве над крестьянами: он имел право устраивать браки своих детей, поскольку полагал, что понимает их интересы лучше их самих, и точно так же любое поведение крестьян, которое он не одобрял, было для него действиями ребенка, не понимающего своей пользы, поскольку его или ее этому не научили^[233].

В некоторых случаях крестьяне добивались заключения желанного ими брака. Взрослый Алексей писал родителям от имени двух крестьян, один из которых попросил дозволения жениться на определенной девушке, а другая искала жениха. «Не откажите им, пожалуйста», – просил Алексей. У мужчины, по-видимому, уже было разрешение Натальи взять невесту «с воли», и «по справедливости, ему нужно [было] помочь». Алексей указывал, что «цена выкупным девицам 60 рублей серебром», и просил родителей прислать ему эту сумму, чтобы он мог передать их крестьянину, вычтя то, что тот задолжал при выплате оброка. «Это было бы милостиво и справедливо»^[234]. Отпускное (или выходное) письмо было официальным документом, позволявшим крепостному одного помещика вступить в брак с крепостным другого помещика или свободным человеком. Обычно его выдавали за плату, так как помещик терял одного из своих крепостных. Яков упоминает, что 1 мая 1836 года написал отпускные письма для двух девушек, и просит Андрея заверить документы^[235]. В других случаях у пользующегося благосклонностью помещика крепостного могли не спросить его мнения о заключаемом браке, но зато дарили какую-то сумму наличными на начало семейной жизни. Николая, бывшего дворника Чихачёвых из Москвы (он содержал двор в порядке, а также выполнял обязанности привратника и сторожа: служба важная и в известной степени привилегированная), должны были женить на девушке, которую называли «внучкой Кондрата». Ему причиталось 1 рубль 84 копейки: больше, чем Наталья обычно подавала обедневшим дворянам^[236].

В микроисторическом исследовании крепостничества на примере обширного имения Петровское (Тамбовская губерния, Борисоглебский уезд), принадлежавшего князьям Гагариным, историк Стивен Хох подробно описывает роль крепостных старост в обеспечении общественного контроля, что было особенно важно для тех помещиков, которые не проживали в своих имениях постоянно (поскольку наемным приказчикам не доверяли ни барин, ни крепостные). Эта ключевая роль выборных старост была не столь важной в имениях поменьше, таких как Дорожаево, но и там в деревне сохранялась формализованная иерархия, неизбежно способствовавшая поддержанию порядка (а иногда – возникновению конфликтов) в подобных имениях^[237].

Помимо этой крепостнической иерархии, в деревне присутствовал и еще один важный тип семейных отношений – между священнослужителями и их домочадцами, имевшими значительное влияние на общество и даже обладавшими некоторой светской властью (например, в вопросах семейных отношений и сексуального поведения). В Дорожаево священник и его жена постоянно общались с Чихачёвыми, одновременно играя ведущую роль в деревне. Краткая запись в «дневнике-параллели» Андрея показывает, что деревенские священники также оказывали покровительство крепостным крестьянам: «Поутру от Рыковского священника письмо, коим он покровительствует отданного в рекруты Ивана Петрова, чтобы я его переменил»^[238]. В этом случае священник не преуспел в своем стремлении помочь Петрову, но интересно уже то, что он попытался это сделать.

На одной ступени социальной иерархии с семьей священника находились няня детей и крепостной управляющий: они зачастую обладали большим авторитетом и влиянием, могли выступать в роли посредников между дворянами и остальными крепостными, и с ними во многих отношениях обращались как с членами семьи. О «нянюшке» в дневниках Андрея и Натальи часто говорится как о ценном компаньоне («Со вчерашнего числа пошел другой год как у нас живет добрая наша нянюшка»)^[239]; вечерами, особенно если не было гостей, она сидела вместе с другими членами семьи и проводила много часов за вязанием или шитьем рядом с Натальей. Когда в 1831 году Наталья уезжала в Москву, компанию Андрею составляла нянюшка («С нянюшкой сыграл пять раз в дураки»)^[240]. Из финансовых записей также очевидно, что няне регулярно разрешали путешествовать – по-видимому, чтобы навестить членов ее семьи, проживающих в других деревнях, – и на эти путешествия выделялись деньги. Однажды Яков предупредил Андрея, что ему пришлось нанять извозчика, чтобы отправить няню обратно в Берёзовик, – он беспокоился, не слишком ли дорого обошелся извозчик, но оправдывался тем, что «она к Вам очень спешит, хотела сего дня ехать»^[241].