Читать книгу - "Шарль де Голль. Военные мемуары. Том 1. Призыв. 1940-1942 - Шарль де Голль"

Это предполагало: возвращение наших армий на поля битв, возобновление военных действий на наших территориях и участие Франции в этой борьбе, признание иностранными державами того, что Франция не прекратила борьбы. Иными словами, надо было передать суверенитет, отобрав его у виновников катастрофы и сторонников пораженчества, тем, кто выступает за продолжение войны и в будущем одержит победу. Мое знание людей и обстановки не оставляло мне иллюзий относительно препятствий, которые предстояло преодолеть. Придется столкнуться с мощным врагом, которого можно сломить лишь длительной войной на истощение и который в своем стремлении подавить волю французов к борьбе получит поддержку нового французского правительства. Предстоят трудности морального и материального характера. С ними неизбежно столкнутся в длительной и ожесточенной борьбе те, кто будет вести ее на положении отверженных, не располагая никакими средствами. Придется натолкнуться на уйму возражений, обвинений, клеветнических утверждений, выдвинутых скептиками и малодушными дабы оправдать свою пассивность. Будут иметь место так сказать «параллельные» выступления, но на деле враждебные друг другу и преследующие противоположные цели; эти выступления неизбежно пробудят у французов страсть к спорам и будут использованы политическими кругами и разведывательными органами союзников в своих интересах. Те, кто стремился к ниспровержению существующего строя, будут пытаться направить движение национального сопротивления в сторону революционного хаоса, который может породить их диктатуру. Наконец, великие державы могут попытаться воспользоваться нашей слабостью в своих интересах, в ущерб интересам Франции.

Что касается меня лично, то я, намеревавшийся преодолеть все эти препятствия, вначале ничего собою не представлял. Я не располагал никакой, даже самой минимальной силой, и меня не поддерживала ни одна организация. Во Франции — никого, кто бы мог за меня поручиться, и я не пользовался никакой известностью в стране. За границей — никакого доверия и оправдания моей деятельности. Но тот факт, что у меня ничего этого не было, указывал мне линию поведения. Лишь отдав все свои силы делу спасения отечества, я смог бы создать себе авторитет. Лишь выступая в роли непоколебимого защитника нации и государства, мне удалось бы привлечь французов к ведению борьбы, вызвать у них энтузиазм и добиться признания и уважения иностранных держав. Люди, которых на всем протяжении трагических событий смущала моя непримиримость, не хотели понять, что для меня, стремившегося преодолеть бесчисленные противоречивые влияния, малейшая уступка привела бы к крушению моих планов. Иными словами, каким бы ограниченным в своих средствах и одиноким я ни был, и, пожалуй, именно вследствие этого мне нужно было возглавить движение и уже не выпускать власть из своих рук.

Первое, что необходимо было сделать, — это вновь поднять боевое знамя Франции. Мне представилась возможность сделать это с помощью радио. Днем 17 июня я сообщил о своих намерениях Уинстону Черчиллю. Очутившись после кораблекрушения на английском берегу, могли я что-либо предпринять без его поддержки? Черчилль оказал мне поддержку без промедления и для начала предоставил в мое распоряжение Би-Би-Си. Мы условились, что я использую Би-Би-Си, как только правительство Петена запросит перемирия. А в тот же вечер стало известно, что оно это сделало. На следующий день, в 18 часов, я прочитал перед микрофоном всем известное теперь воззвание. По мере того как в микрофон летели слова, от которых уже нельзя было отречься, я чувствовал, что я заканчиваю одну жизнь — ту, которую я вел в условиях твердо стоящей на ногах французской армии. В сорок девять лет я вступил в неизвестность как человек, которому судьба указывала необычный путь.

Однако, предпринимая первые шаги на этом необычном поприще, я должен был выяснить, не собирается ли кто-нибудь другой, пользующийся большим авторитетом, увлечь за собой в борьбу континентальную Францию и империю. Поскольку перемирие еще не вступило в силу, можно было предположить, что правительство Бордо в конечном счете все-таки пойдет на продолжение войны. Какой бы малой ни была надежда, ее нельзя было терять. Именно поэтому, когда я прибыл в Лондон днем 17 июня, я сразу же телеграфировал в Бордо, предложив свои услуги для продолжения в английской столице переговоров, которые были начаты мной накануне, о закупках в Соединенных Штатах, о немецких военнопленных и о переброске в Африку.

В ответ пришла телеграмма, требующая моего немедленного возвращения. 20 июня я написал Вейгану, который при капитуляции вдруг неожиданно стал «министром национальной обороны», что звучало насмешкой, умоляя его возглавить движение Сопротивления и заверяя его, в случае если он так поступит, в своем полном повиновении. Но это письмо было возвращено мне адресатом несколько недель спустя с припиской, составленной по меньшей мере в недоброжелательном тоне. 30 июня «французское посольство» известило меня о приказе явиться в тюрьму Сен-Мишель в Тулузе, с тем чтобы предстать перед военным судом. Сначала военный суд приговорил меня к одному месяцу тюремного заключения. Затем по апелляции, поданной «министром» Вейганом, который был недоволен решением, я был приговорен к смертной казни.

Учитывая — впрочем, не без основания! — эту позицию правительства Бордо, я решил установить контакт с властями французских колоний. Еще 19 июня я направил телеграмму главнокомандующему войсками в Северной Африке и генеральному резиденту в Марокко генералу Ногесу с предложением поступить в его распоряжение, если он отвергнет перемирие. В тот же вечер, выступая по радио, я призывал «Африку Клозеля^[103], Бюжо^[104], Лиоте^[105], Ногеса^[106] отклонить условия противника». 24 июня я вторично телеграфировал Ногесу и обратился к главнокомандующему войсками в Леванте генералу Миттельхаузеру^[107] и Верховному комиссару в Леванте Пюо, а также к генерал-губернатору Французского Индокитая генералу Катру^[108]. Я предлагал этим высоким должностным лицам создать орган обороны Французской империи и сообщил им, что я мог бы немедленно обеспечить установление связи этого органа с Лондоном. 27 июня, узнав о довольно воинственном выступлении Пенрутона, генерального резидента в Тунисе, я стал призывать его также войти в «Комитет обороны» и возобновил свои предложения генералу Миттельхаузеру и Пюо. В тот же день я попросил на всякий случай оставить за мной и моими офицерами места на французском грузовом судне, которое должно было идти в Марокко.