Читать книгу - "Николай II. Святой или кровавый? - Геннадий Потапов"

В армии усталость от бессмысленной войны и беспросветной жизни тоже начинала переходить в солдатские выступления. В декабре 1916 года отказались выехать на фронт и оказали вооруженное сопротивление солдаты 12‑го Кавказского стрелкового полка, располагавшегося в Аккермане, а 21–23 февраля 1917 года вспыхнуло восстание на распределительном пункте бендерского гарнизона. Восстания солдат также произошли на распределительных пунктах в Гомеле и Кременчуге. Во время декабрьских боев 1916 года на Рижском плацдарме отказались наступать солдаты 2‑го Сибирского корпуса. Целого корпуса!

В ходе Митавской операции 23–29 декабря 1916 года отказался идти в атаку 17‑й пехотный полк, затем к нему присоединились еще несколько полков, волнения охватили части трех корпусов и десятки тысяч солдат. Командование все же смогло справиться с ситуацией; 92 наиболее активных участника выступления были расстреляны, несколько сот осуждены на каторгу. Но всем было ясно, что это не конец – скорее, начало.

К концу 1916 года число дезертиров в армии достигло 1,5 млн человек¹⁴⁶. Дело доходило до массовой сдачи в плен¹⁴⁷. По наблюдениям военной цензуры, к октябрю 1916 года «произошел какой-то перелом в настроениях армии в худшую сторону»¹⁴⁸.

Этот переход количества в качество усугублялся тем, что на фронте заканчивались запасы продовольствия. «В начале февраля на Северном фронте продовольствия оставалось на два дня, на Западном фронте запасы муки закончились, и части перешли на консервы и сухарный паек. В первой половине февраля старший военный цензор штаба 2‑го Сибирского корпуса доносил о характерных высказываниях в солдатских письмах: „кормят плохо, хлеба дают мало, очень стало трудно“, „часто по суткам сидим не емши, без хлеба“, „голод мучит больше всего, хлеба я получаю около фунта в сутки, ну а суп – это чистая вода“ – и так далее. 22–23 февраля восстали солдаты двух стрелковых полков на Кавказском фронте: они требовали хлеба и мира. 22 февраля Николай II срочно отправился из Петрограда в Ставку спасать армию от продовольственного кризиса. Но на следующий день под воздействием того же продовольственного кризиса начались массовые волнения в Петрограде»¹⁴⁹.

До сих пор историки не пришли к единому мнению: вспыхнули ли эти восстания стихийно или были спровоцированы намеренными перебоями в поставках хлеба. Но ситуация в стране была такова, что достаточно искры – и полыхнет та самая «анархическая революция». Месяцем раньше, месяцем позже – конец один. Люди просто не могли больше так жить. И не последней причиной такого положения вещей была деятельность на вверенном ему посту «хозяина земли русской» и (будем справедливы!) его многочисленной, неподсудной и облеченной государственными полномочиями родни.

«Николай II в это время находился в штабе генерала Рузского, командующего Северным фронтом. При первых известиях о мятеже царь направил к Петрограду четыре полка под командованием генерала Иванова, чтобы традиционно погасить мятеж пулями и кровью. Никто не знает, чем бы все закончилось – озлобленные фронтовики могли ведь и присоединиться к мятежу, – однако железнодорожники остановили движение эшелонов вблизи Петрограда.

Дальнейшие действия царя зависели от позиции командующих фронтами. Монархически настроенные историки утверждают, что все они входили в спровоцированный англичанами заговор против монарха. Нет, заговор, конечно, был – но командующие фронтами учитывали еще и объективную обстановку. Например, они всерьез боялись революции на фронте. 1 марта начальник генерального штаба М. В. Алексеев телеграфировал царю о том, что вслед за Петроградом восстала Москва, и что революция грозит распространиться на армию. „Беспорядки в Москве, без всякого сомнения, перекинутся в другие большие центры России, – предупреждал Алексеев, – и будет окончательно расстроено и без того неудовлетворительное функционирование железных дорог. А так как армия почти ничего не имеет в своих базисных магазинах и живет только подвозом, то нарушение правильного функционирования тыла будет для армии гибелью, в ней начнется голод… Армия слишком связана с жизнью тыла, и с уверенностью можно сказать, что волнения в тылу вызовут таковые же в армии… Подавление беспорядков силой в нынешних условиях опасно и приведет Россию и армию к гибели…“»¹⁵⁰

«Ночью 2 марта председатель Государственной Думы Родзянко после переговоров с Петроградским советом сообщил Рузскому и Алексееву, что положение в столице диктует необходимость отречения. Алексеев запросил мнение командующих фронтами и флотами, сообщив, что сам он выступает за отречение с тем, чтобы предотвратить развал армии; все командующие согласились с его мнением. Командующий Западным фронтом А. Е. Эверт писал: „Я принимаю все меры к тому, дабы сведения о настоящем положении дел в столице не проникли в армию, дабы оберечь ее от несомненных волнений“. Командующий Балтийским флотом адмирал А. И. Непенин телеграфировал: „С огромным трудом удерживаю в повиновении флот и вверенные мне войска. В Ревеле положение критическое… Если решение не будет принято в течение ближайших часов, то это повлечет за собой катастрофу“.

Снова встал вопрос о наличии надежных частей для борьбы с восстанием. Как говорил Николаю II посланец Думы А. И. Гучков, „надежных“ частей просто не было: „…Движение захватывает низы и даже солдат, которым обещают отдать землю. Вторая опасность, что движение перекинется на фронт… Там такой же горючий материал, и пожар может перекинуться по всему фронту, так как нет ни одной воинской части, которая, попав в атмосферу движения, тотчас не заражалась бы. Вчера к нам в Думу явились представители… конвоя вашего величества, дворцовой полиции и заявили, что примыкают к движению“. Гучкова поддержал генерал Рузский: „Нет такой части, которая была бы настолько надежна, чтобы я мог послать ее в Петербург“.

Как видим, „заговор“, если даже таковой был, играл лишь вспомогательную роль. Главным аргументом являлось положение в армии, угроза бунта на фронте. Как позиция генералов, так и отречение Николая II были прямыми следствиями восстания 170-тысячного гарнизона Петрограда. Процесс уже пошел дальше. 1 марта в Кронштадте мятежные матросы убили адмирала Р. Н. Вирена и более 50 офицеров; 4 марта в Свеаборге погиб адмирал А. И. Непенин. 2 марта на псковской станции взбунтовался эшелон 1‑го железнодорожного батальона; мятежные солдаты двинулись к царскому поезду, и их остановило лишь известие, что идут переговоры об отречении»¹⁵¹.

Последний момент особенно важен. Николаю удалось практически невозможное: победить многовековое упование русского народа на «батюшку царя», на то, что «царь у нас хороший, это бояре плохие». Для этого, право, нужен был особый государственный талант.

Действительный тайный советник, сенатор, член Государственного совета юрист А. Ф. Кони в 1917 году писал: «Мне думается, что искать объяснения многого, приведшего в конце концов Россию к гибели и позору, надо не в умственных способностях Николая II, а в отсутствии у него сердца, бросающемся в глаза в целом ряде его поступков. Достаточно припомнить посещение им бала французского посольства в ужасный день Ходынки… Стоит вспомнить его злобную выходку о „бессмысленных мечтаниях“ перед лицом земств… Достаточно, наконец, вспомнить равнодушное отношение его к поступку генерала Грибского, утопившего в 1900 году в Благовещенске-на-Амуре пять тысяч мирного китайского населения, трупы которых затрудняли пароходное сообщение целый день, по рассказу мне брата знаменитого Верещагина; или равнодушное попустительство еврейских погромов при Плеве; или жестокое отношение к ссылаемым в Сибирь духоборам, где они на севере обрекались, как вегетарианцы, на голодную смерть… Можно ли, затем, забыть Японскую войну, самонадеянно предпринятую в защиту корыстных захватов, и посылку эскадры Небогатова со „старыми калошами“ на явную гибель, несмотря на мольбы адмирала… Можно ли забыть ничем не выраженную скорбь по случаю Цусимы и Мукдена и, наконец, трусливое бегство в Царское Село, сопровождаемое расстрелом безоружного рабочего населения 9 января 1905 года. Этою же бессердечностью можно объяснить нежелание ставить себя на место других людей и разделение всего мира на „я“ или „мы“ и „они“. Этим объясняются жестокие испытания законному самолюбию и чувству собственного достоинства, наносимые им своим сотрудникам на почве самомнения или даже зависти…