Читать книгу - "Военная контрразведка от "Смерша" до контртеррористических операций - Николай Ефимов"

— Как подчиненные относились к Виктору Семеновичу?

— Уважали — это видно было, чувствовалось это. Сама обстановка такая была, уважительная. Может, кто-то и боялся его, но не знаю, сомневаюсь.

— Какой-нибудь «рабочий» эпизод вы можете вспомнить?

— Знаете, в первые два дня работы у меня вообще не было. А потом вдруг утром 2 мая на моем рабочем столике зазвонил телефон «ВЧ». Беру трубку. Мужской, знакомый мне голос сразу читает «шапку»: «Начальнику Главного управления «Смерш» генерал-полковнику т. Абакумову В. С. Спецсообщение. Сегодня, 2 мая 1945 года, Германия капитулировала. Передал Сиднев».

— Сиднев — бывший начальник ГУКР «Смерш» Карельского фронта?

— Он самый, его от нас на 1-й Белорусский перевели… И вот он передал и спрашивает: «Кто принял?» Но у меня-то проблема возникла — я впервые услышала слово «капитулировала»! Как мне его писать?!

— Насколько помню, стенографические знаки могут обозначать и слоги, и слова, и даже целые предложения…

— Да, но здесь слово незнакомое, такого сокращения я не знала, ошибиться было никак нельзя, поэтому и записала его русскими буквами, а оно длинное! Из трубки кричат: «Передал Сиднев. Кто принял, черт возьми?!» Я дописала и так тихо, боязливо, почти шепчу: «Козина». Тут он меня сразу узнал — может, и по голосу узнал — и уже не кричит, а спрашивает: «Как ты сюда попала?» В смысле — в кабинет к Абакумову.

— Но ведь капитуляция Германии, как известно, была подписана 8 мая, в 22 часа 43 минуты…

— Официально — да; а что было 2 мая — это вы у историков спросите. Я же прекрасно помню, в каком удивительном состоянии жила эти дни, со 2 по 8 мая 1945 года, после того памятного сообщения по «ВЧ» из Берлина. Меня переполняла радость! Хожу, живу, работаю, общаюсь с людьми, родными, знакомыми и незнакомыми, и сама про себя говорю: «Люди! Вы еще не знаете, а война-то уже кончилась!» А потом было официальное объявление о капитуляции, праздник на Красной площади и салют. Народ ликовал и не расходился до утра! Все это я видела, все это я помню.

— Здорово! Кстати, после разговора с Сидневым вам ваши бывшие сослуживцы не звонили?

— Ну как же! Начальником секретариата там у него был Алексеев, и Сиднев ему сказал: «Наша стенографистка там, у Абакумова, работает!» Алексеев меня хорошо знал, мужик он был красивый, но никаких отношений у нас с ним не было, и я в жизни не думала, что он так ко мне привяжется… На следующий день меня зовут: «Козина, на «ВЧ»!» Я ж не знаю, кто меня там. Алексеев! «Ай-ай-ай! Как ты там, как ты, что, замуж не вышла?» Говорю: «Не вышла!» — «Ха-ха-ха! Чего ты так?» — «Никто не берет». И пошло, и поехало, и уже каждый день в 7 часов Козина на ВЧ. А потом он приезжает — жениться собрался. Но это было потом.

— А пока вы продолжали работать у Абакумова…

— Скажу так: я продолжала ходить на работу, а работы постоянной в общем-то и не было. Кроме него, никто к моей работе отношения не имел, никто и ни в чем меня не контролировал, даже в общем-то никакого общения ни с кем не было. И он меня не контролировал — что я обязательно должна прийти.

— Зинаида Павловна, извините за вопрос, но после ареста Абакумова на него столько различных «собак» повесили… Не мог он испытывать к вам какого-то личного интереса?

— Да ну, что вы! Отношений никаких не было — чисто рабочие. Он работает, и я работаю. А чего только про Виктора Семеновича не написали — это уж действительно! Мол, сколько он всего «нахапал»! Ничего он не хапал. О его личной жизни я точно не знаю, — Тоня была ему жена или не жена, но ее все знали, хотя в кабинет к нему она никогда не ходила. Она в секретариате работала, в морской контрразведке — на другом этаже. В столовую мы все вместе ходили. Такая же девочка, как мы были, моя ровесница, по-моему, никакой одеждой она не отличалась. Только если я в гимнастерке ходила, то она в обычном платье. Хотя нет, точно скажу, Абакумов на ней женился, потому как потом я встретила ее в Московском управлении. Мужу и жене вместе работать было не положено, вот ее туда и перевели. Посмотрите, насколько он был пунктуален: никому не положено — значит, и ему не положено!

— Таких начальников уважают по-настоящему! Ведь мог же «в порядке исключения» — как сегодняшние удивительные «семейные тандемчики» на любом уровне. Однако вернемся к вашей работе в одном кабинете с Абакумовым.

— Однажды я ему говорю: «Вы знаете у меня, очень мало работы». — «Ну и что тебе?» — «Я практически ничего не делаю, у меня скорость теряется». Он смотрит, ничего не говорит. Спрашиваю: «Вы могли бы мне разрешить, чтобы я сама поискала, кому нужна стенографистка? Я с удовольствием поработаю… В следственный я бы пошла, потому что на фронте я в следственном работала». Пошла в следственный: «У вас есть работа для стенографистки? Я могу у вас работать в свободное время». — «Как это?» Объясняю. «Очень хорошо! Приходи!» Потом я еще раз к нему пришла, еще, а потом уже и не стала к нему ходить.

— К Абакумову?!

— Да. Потому что меня уже настолько там запрягли, я всем была нужна. Там ведь только прикомандированных со всех фронтов было 93 следователя. Было так: в 9 вечера у 4-го подъезда автобус стоит — спускаюсь туда, еще две стенографистки, следователи — и нас везут в Лефортово, там по кабинетам расходимся, допрашивать. В 5 утра все заканчивают, автобус довозит нас до метро — и все разъезжаются по домам. Не знаю, успевали ли позавтракать, но отдохнуть можно было столько, чтобы в 10 вернуться на рабочие места. Приезжаю на работу к 10 — и должна успеть расшифровать и отдать все, что записала. А тут еще надо и к этому следователю зайти, и к тому подойти — круговорот был постоянный, и это каждый божий день! Уже мне было и не до Абакумова, и не до кого.

— Кого же тогда там допрашивали?

— А кто его знает?! Предатели, каратели, шпионы. Но точнее не знаю и вспомнить никого не могу. Тем более что было так: следователь задает вопрос, я его записываю, он допрашивает, а ответ он по-своему передает. Вот такая была работа. Кстати, никаких грубостей не было, никаких оскорблений, не то чтобы рукоприкладства! Это я вам совершенно ответственно говорю!

— Долго у вас такая работа продолжалась?

— Да нет. Как я вам сказала, Алексеев жениться задумал и мне предложил: «Просись на 1 — й Белорусский!» Тогда я говорю Абакумову, что хочу на 1 — й Белорусский. Он: «Ну и зачем тебе туда? Ты ж москвичка, что ты там будешь делать?» — «Да вот…» — «Ну и что, и кто, как фамилия?» — «Алексеев». «Это тот, что у Сиднева?» Представляете?! Абакумов помнил, что некто Алексеев у Сиднева в оперцентре работает! Скольких же он вообще знал? «Ну хорошо, и зачем ты туда поедешь? Мы его сюда отзовем, найдем ему место — и работайте на здоровье, и женитесь на здоровье!» — он мне говорит. Он так спокойно говорит, а я слушаю и не знаю, как это и чего и во что выльется.

— Как я понимаю, у вас тогда еще особого желания выходить замуж не было?

— Не было. Вот я хотела определиться. «Я же в коммуналке живу, — говорю, — у нас одна комната, нас столько-то — сестры, мама. Куда же?» — «Дадим жилье, квартиру дадим!» — он мне говорит. Все-таки я попросила: «Разрешите, я в отпуск поеду? Я только в отпуск съезжу — и все». — «Ну ладно, скажи в кадрах, что я разрешил».