Читать книгу - "В дыму войны. Записки вольноопределяющегося. 1914-1917 - В. Арамилев"

Рассеялась тьма. Косматые тени пролегли на кладбище от высоких, как виселицы, деревянных крестов.

– Прицел постоянный! – кричит ротный, ловко ныряя, протаскивая гибкое стройное тело между могил.

Из местечка доносится разнобой человеческих вскриков, оголтелый собачий лай. Звон разбиваемых оконных стекол и глухие тяжкие удары взрывов. Противник выкуривает из хат ручными гранатами оставшихся там и отстреливающихся стрелков.

Рядом со мной на мокрой гриве рыжей травы лежит клоун Симбо. Он полуодет. В полосатых тиковых подштанниках, прорванных на причинном месте, и босой он так комичен в мертвенно-суровой обстановке кладбища при свете луны.

Мимо проходит фельдфебель.

Бьет Симбо обухом клинка по пяткам и сердито ворчит:

– Куда стреляешь, чертов водоглотатель?! Целься ниже.

Симбо поворачивает к нему обрюзгшее заспанное лицо.

– Как тут стрелять? В халупах еще, может, свои остались. Мирные жители.

– Ты у меня поговори еще, паскуда! Твое дело рассуждать? Какие там тебе свои? Свои, кои остались, те мертвые уж. А мирные жители – черт с ними! Кто не велел выезжать отсюда? Был приказ покидать всем военную зону. Остались – пеняй на себя.

Симбо, выпуская пулю за пулей, остервенело щелкает затвором.

Фельдфебель ползет от нас в четвертый взвод. Грозит там кому-то расколоть пустую башку. Светлеет.

– Эх, батареи нет! – вздыхает кто-то. – Вот саданули бы.

Пули стелются ниже.

Многие ранены.

На мутной стене небосклона качаются округлые линии распускающейся зари.

По цепи передается приказ об отступлении перебежками.

Звеньями медленно отходим на юго-восток. Наши пулеметы, прикрывая отступление, жарко дышат в местечко, взбивая на крышах солому.

За кладбищем уютная долина.

Пули свистят высоко над головами.

Благополучно выходим из губительного огня.

Кто-то из нашего взвода рассказывает.

– Симбу-клоуна, братцы, убило. Прямо в рот ахнуло разрывной. Весь затылок вырвало, мозги как брызнут – мне все глаза залепило.

Чей-то фальцет отвечает:

– Царство небесное! Хороший был парень, увеселительный и простой. Лучше фельдфебеля пригвоздило бы, гниду. Смерть у ево ослепла, што ли, никак не найдет. Везде тамашится, а все цел, точно заговорен.

* * *

Снабжение поставлено из рук вон плохо – солдаты голодают.

Двое из нашего взвода – Шаньгин и Дорошенко – откуда-то притащили из местечка годовалого борова. Палить щетину некогда. Разрубили топором на куски прямо со щетиной.

Кровоточащие куски свиного мяса ловко тискают в вещевые мешки, в котелки. Руки у них в сгустках крови.

Подходит взводный Никитюк, ввинчивает бегающие глазки на распластанную парную свинину.

– Помогай бог, хлопцы! Мародерничаете, защитнички, едри вашу кочку!..

Взводному дали кусок. Он отходит с довольным видом.

После взводного является фельдфебель и просит «кусочек тепленького» – дают и ему. Денщик ротного, пронюхав насчет борова, требует кусочек для его благородия «на котлетку». Получил…

Шаньгин, облизывая толстые вспотевшие губы, бубнит, закручивая мешок:

– Вот черти! Сичас ешшо от батальонного за мясом пришлют. Всего борова упрут на коклеты начальству, нашему брату опять придется идти промышлять.

– Что ж, сходим, невелик труд! – смеется Дорошенко, подмигивая одним глазом. – Я видел – там еще свинья осталась. Жирная, стерва! Пудов на десять будет!

Вмешивается отделенный.

– Вы, ребя, осторожней с энтим делом, а то за мародерство взгреть могут.

Шаньгин гримасничает, ворочая желваками.

– Гоняют, как сполошные, с места на место, протрясли все брюха, а кормить – не кормят. Рази так можно? Для солдата пишша, первое дело.

– Даром, что ли, кровь проливали? – бормочет Дорошенко. – Жизней своей рискуем, а тут свинью покушать не моги.

Вечер тихий и дремотный.

Кружимся в низкорослом лесу, окутанном густым, мягким туманом. Туман плотно оседает на землю, пылит в лицо.

Нас двинули вдоль фронта. На левом фланге отступление приостановлено. Инициатива боя переходит в наши руки. Идут непрерывные контратаки. Немцы дерутся с остервенением.

Мы идем на поддержку.

Старик-украинец, мобилизованный нами в проводники, сбился с дороги и ведет нас, видимо, сам не зная куда.

В густой чаще и кустарниках на лошади ехать нельзя, офицеры спешились и идут вместе с нами.

Командир полка идет впереди всех и через каждые пять минут грозит срубить голову бестолковому проводнику. Растянулись цепочкой на несколько верст. Кружась, выписали какую-то замысловатую восьмерку, и… первая рота столкнулась лицом к лицу с пятнадцатой, шедшей в хвосте. Получилась натуральная сценка из водевиля.

– Какой части, земляки? – спрашивает командир полка усталым голосом.

– Лейб-гвардии Н-ского, – отвечает пятнадцатая рота.

Командир полка стоит в картинной позе с раскрытым ртом.

– Вот так фунт!

А потом минут десять разносит пятнадцатую роту и проводника.

Все слушают ругань с удовольствием. Она дает передышку.

Закурили и снова двинулись в путь. Туман все гуще и гуще. Сверху спускается косматая тьма; деревья и кусты сливаются с землей.

Командир полка недоволен проводником.

– Смотри у меня, Иван Сусанин! Я тебя, сукина сына, проучу! Если через два часа не выведешь из леса, так я тебя!..

Проводник роняет ненужные сюсюкающие подобострастные слова оправдания.

Солдаты вышучивают командира полка.

– Наш-то Севасьян не узнал своих хресьян. Ткнулся своей пенсной в пятнадцатую роту и вообразил, что это – сибирские стрелки какие-нибудь…

Проходим мимо пятнадцатой…

– Мотрите, более не попадайтесь! – насмешливо говорят солдаты.

Эх, скорей бы конец пути! Спать хочется, есть хочется, пить хочется – и все сразу…

Намокшая одежда облегает тело, как кольчуга, тянет к земле. Тело просит покоя, а нужно идти.

Ветки деревьев, отводимые в сторону впереди идущими товарищами, бьют с размаху в лицо, сбивают шапку, которую в темноте долго приходится искать…

* * *

Третий батальон по «ошибке» обстрелял свой аэроплан. Летчик возвращался из глубокого тыла противника, где сбросил две бомбы и выдержал сильный воздушный бой. Пролетев немецкие окопы, он вздохнул свободной грудью и стал планировать над нашим лагерем довольно низко.