Читать книгу - "Вдоль фронта - Джон Рид"

По пути к губернатору мы миновали четыре поста подозрительно поглядывавших часовых. Мы послали наши визитные карточки и были тотчас же приглашены в комнату, полную франтовато-одетыми офицерами. Они курили, смеялись, болтали и читали газеты. Молодой щеголь в гусарской форме, окруженный веселой компанией, рассказывал по-французски случай о себе и польской графине, которую он встретил в Ницце… Добродушный бородатый русский поп в длинной черной шелковой рясе, с огромным серебряным распятием на серебряной цепи, прохаживался под руку с грузным полковником, увешанным знаками отличия… Ничто не казалось более далеким от этого легкомысленного, благовоспитанного общества, чем война.

К нам подошел высокий красивый юноша со сверкавшими из-под пышных усов зубами и протянул руку.

– Я – Трубецкой, – сказал он по-английски. – Как вам удалось пробраться сюда? Для корреспондентов немыслимо попасть в Лемберг.

Мы показали массу пропусков, подписанных генералами и начальниками их штабов…

– Американцы! – вздохнул он, кусая губы, чтобы подавить смех. – Американцы! Что толку ставить рогатки, когда кругом бродят американцы?… Я не понимаю, как вы узнали, что я здесь, и почему вы пришли именно ко мне…

Мы промямлили что-то о том, что встречали в Нью-Йорке скульптора Трубецкого.

– Ах, да, – сказал он. – Он стал интернационален. Он, вероятно, и по-русски-то не говорит. Но раз вы уже здесь, чем я могу быть для вас полезен?

– Мы хотим попасть на фронт. – Здесь он с сомнением покачал головой. – По крайней мере мы думали, что генерал-губернатор может разрешить нам побывать в Перемышле.

– Я уверен, он разрешил бы, – осклабился князь. – Но прискорбные известия сегодняшнего утра… В восемь часов Перемышль заняли австрийцы!

Нам и не снилось, что он может пасть так скоро.

– Как вы думаете, они могут дойти и до Лемберга?

– Весьма возможно, – ответил он равнодушно. – В этом нет никакой стратегической потери. Мы выпрямляем наш фронт.

Затем, переменив тему, он сказал, что лично повидает генерал-губернатора и спросит, что можно для нас сделать. Не придем ли мы утром?

Поп, все время прислушивавшийся, спросил на совершенно чистом английском языке, из какой мы части Америки.

– Я прожил в Америке шестнадцать лет, – произнес он, улыбаясь. – В течение восьми лет я был священником в греческой церкви в Йонкерсе, предместьи Нью-Йорка. Я приехал на войну, чтобы помочь всем, чем смогу… Теперь я жду только мира, чтобы снова вернуться в Америку…

Когда мы вышли на улицу, колонна гигантских солдат, по четыре в ряд, огибала угол, направляясь к кухням за обедом. За спиной у каждого болтался жестяной котелок. Как раз против замка передний ряд затянул песню, ее подхватили остальные:

Помню, я еще молодушкой была,

Наша армия в поход куда-то шла…

И по всем улицам разливались солдатские песни. Мы могли разглядеть серые шапки, плывшие вдоль улицы. Могучие звуки встречались, сталкивались, как волны в море, родя эхо, повторявшееся между высокими зданиями – город гудел глубокой мелодией. Это была неисчерпаемая сила России, могущественнейшая кровь ее вен, небрежно проливаемая из бездонных источников необъятного населения, теряемая навеки… Парадокс разбитой армии, которая накапливает силу, – отступающего войска, чьи победы неизбежны для противника.

Русские деньги приходили у нас к концу, так что утром мы хотели разменять английское золото. Но никто не брал. Все задавали один и тот же вопрос, понизив голос и оглядываясь, нет ли поблизости солдат:

– А австрийские деньги у вас есть?

По городу уже шла молва о возвращении австрийцев.

Мы явились в назначенное время к Трубецкому, и он провел нас через старинный тронный зал в приемную адъютанта генерал-губернатора, вежливого офицера, сюртук которого сверкал орденами.

– Князь Трубецкой и я сделали для вас все, что только могли, – дружески улыбаясь, сказал он. – Губернатор крайне сожалеет, но не может дать вам разрешения посетить фронт. Об этом вам надо хлопотать перед военными властями, а он, знаете ли, ведь гражданский чин. Но, так или иначе, я не сомневаюсь, что они дадут вам возможность поехать. Тогда возвращайтесь сюда, и мы будем весьма рады вам помочь.

Мы спросили, где именно можно получить это разрешение.

– Есть два пути. Вы можете проехать или в Петроград и через ваших посланников обратиться с соответствующей просьбой к его высочеству великому князю Николаю Николаевичу, или в Холм, это в Польше, где находится главный штаб генерала Иванова, главнокомандующего Юго-западным фронтом. Мы оба, князь Трубецкой и я, думаем, что вы скорее добьетесь своего, если обратитесь к генералу Иванову. Его высокопревосходительство генерал-губернатор такого же мнения. Я выдам вам пропуска, с которыми вы доедете до Холма.

В полночь мы оставили отель, чтобы попасть на отходивший в Холм поезд. Нигде не было видно ни одного извозчика, и дежуривший на станции офицер, говоривший по-французски, пригласил нас поехать с ним. Его овальное полусемитское лицо казалось копией с ассирийских стенных рисунков – он сказал, что он с Кавказа, грузин.

– Грузинские полки переброшены сюда с турецкого фронта. Великий князь поступил правильно. Мы, грузины, – храбрейшие солдаты в армии, – сказал он.

– Возьмут австрийцы Лемберг? – спросил Робинзон.

– О да, – ответил он благодушно. – Мы ждем их каждый день теперь. Но это ничего не значит, знаете ли. Этой зимой мы вернемся… или следующей, может быть.