Читать книгу - "Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917) - Ева Ингеборг Фляйшхауэр"

Прежде чем Гоц и Дан 4 июля смогли возвестить о подходе верных правительству частей, павловские казаки были на месте уже в первой половине дня. Когда они под командованием 32-летнего графа С. А. Ребиндера^[2968] вступили в столицу, Ленин второй раз за этот год прибыл на Финляндский вокзал. Пока его на автомобиле везли с вокзала к особняку Кшесинской, началась вторая волна насилия: тысяч пять вооруженных матросов, солдат и рабочих кронштадтского гарнизона около 11 часов высадились у Николаевского моста и пристани Васильевского острова с сорока пароходов, построились в колонны и под предводительством Раскольникова и Рошаля пошли по столице. Хотя они «спешили к Таврическому дворцу»^[2969], но по пути сделали остановку перед большевистской штаб-квартирой в особняке Кшесинской. Здесь Раскольников минувшим днем (3 июля) получил инструкции и по возвращении в Кронштадт, собрав после обеда матросов на Якорной площади, ознакомил их с решением о свержении Временного правительства и передаче власти Советам. Притом он утверждал, что рабочая секция Совета это решение уже подтвердила и петроградский гарнизон выдвинул то же самое требование. Вечером исполком Кронштадтского совета под его председательством постановил, что все боевые отряды утром 4 июля с оружием должны явиться на Якорную площадь и отплыть в Петроград, чтобы совместно с войсками петроградского гарнизона провести вооруженную демонстрацию под лозунгом «Вся власть Советам!». Некоторые матросы позже показывали на допросах, что их заставляли принять в ней участие против их воли, даже под угрозой расстрела^[2970]. Кроме того, Военная организация ЦК большевиков письменным распоряжением потребовала, чтобы из Кронштадта прислали крейсер (распоряжение осталось невыполненным). И вот в 6 часов утра 4 июля под гудок сирены около 5 тыс. кронштадтских солдат, матросов и рабочих, вооруженных винтовками, пришли на Якорную площадь, где их встретили речами Раскольников и Рошаль, обозначившие их задачу — вооруженное восстание. Посадка на пароходы началась после раздачи патронов.

Когда перед обедом колонны кронштадтцев приблизились к особняку Кшесинской, туда с разных сторон подошли семь полков под большевистским командованием. В окружении плотной многотысячной воодушевленной массы рабочих, солдат и матросов собравшиеся в особняке члены ЦК, Военной организации и других партийных подразделений, в число которых теперь входили межрайонцы во главе с Троцким, совещались с Лениным о дальнейших действиях. Спустя некоторое время, по рассказу Суханова, опровергнутому позже (1920) Троцким и информатором Суханова, Луначарским, они сошлись на следующем плане захвата власти. Целью «мирной манифестации» должен служить Таврический дворец, место нахождения Петросовета. Здесь большевистский ЦК возьмет на себя правительственную власть и официально вложит ее в руки «советского» кабинета из популярных большевиков: «Пока что было намечено три министра: Ленин, Троцкий и Луначарский. Это правительство должно было немедленно издать декреты о мире и о земле, привлечь этим все симпатии миллионных масс столицы и провинции и закрепить этим свою власть. Такого рода соглашение было учинено между Лениным, Троцким и Луначарским. Оно состоялось тогда, когда кронштадтцы направлялись от дома Кшесинской к Таврическому дворцу…»^[2971] План самого акта переворота предусматривал арест в Таврическом дворце Центрального исполнительного комитета Советов пришедшим из Красного Села 176-м полком: «К тому времени Ленин должен был приехать на место действия и провозгласить новую власть»^[2972].

Пока шло совещание, кронштадтцы «стали настойчиво требовать встречи с Ильичем»^[2973]. Раскольников разыскал Ленина в особняке и попросил сказать кронштадтцам с балкона пару слов. Сначала Ленин отнекивался, говоря, что болен или — по другим рассказам — что он против демонстрации. В разговоре с Подвойским он будто бы тоже ссылался на нездоровье. Но, услышав, как собравшиеся на улице хором скандируют его имя, он все же вышел на балкон. В довольно двусмысленной речи, которая никогда не публиковалась^[2974], Ленин заверил полную ожиданий толпу, что большевистский лозунг «Вся власть Советам» в конце концов победит, а пока необходимы «стойкость, выдержка и бдительность». При всей двусмысленности (и соответственно возможности для последующего опровержения), эта речь содержала достаточно горючего материала, чтобы направить массы в нужном настроении к резиденции Совета^[2975]. Если не сам Ленин дословно, то его товарищи с балкона особняка взывали к ожидающим массам: «Идите к Таврическому дворцу, возьмите власть»^[2976].

После этого Невский и Подвойский повели формирования сухопутных сил, а Раскольников и Рошаль — морских, на Таврический дворец. Ленин незаметно обогнал их в частном автомобиле. По пути на Литейном проспекте некоторые отряды начали стрелять. Кто стрелял первым, не установлено. Материалы следствия создают впечатление, что имели место многочисленные намеренные провокации, чтобы привести возбужденные войска в боевое настроение. По свидетельствам очевидцев, чьи-то выстрелы из-за угла заставляли марширующие войска пускать в ход собственное оружие. Так, 1-й пулеметный полк открыл огонь в ответ на одиночный выстрел неизвестно откуда. И «кронштадтцы инстинктивно схватились за винтовки и начали ответную стрельбу»^[2977]. С точки зрения происхождения и направления выстрелов характерно, что большинство жертв составили случайные прохожие. После этой беспорядочной пальбы большевистские руководители снова построили рассыпавшиеся колонны и продолжили марш на Таврический дворец. Здесь Ленин за закрытыми дверями, доступный лишь ближайшему кругу соратников из ЦК и Военной организации, управлял военными действиями, по-прежнему пребывая в неуверенности насчет правильности момента. «А не попробовать ли нам сейчас?» — то и дело спрашивал он (в том числе Зиновьева) и сам же отвечал: «Нет, сейчас брать власть нельзя, сейчас не выйдет, потому что фронтовики еще не все наши»^[2978]. Несмотря на нерешительность, Ленин позволил подготовленным акциям идти своим ходом и не просто предоставил действовать их военным руководителям, но и, как позже рассказывал Раскольников, в приподнятом боевом настроении подбадривал их жестами.