Читать книгу - "Софья Палеолог - Татьяна Матасова"

Любопытно, что широко известный собор Святого Петрония, горделиво стоящий на главной площади Болоньи и непременно посещаемый всеми гостями города, не является кафедральным. Эту функцию выполняет собор Святого Петра, подвластный папскому ставленнику — болонскому архиепископу. Почему же болонские власти решили провести торжественную мессу в честь приезда римской воспитанницы в храме Святого Доминика? Ведь Софья могла приложиться к его мощам и вне службы. Дело было не только в желании великокняжеской невесты. Коммуна Болоньи издавна славилась любовью к независимости от какой бы то ни было власти, в том числе папской, а потому еще в 1390 году начала возведение своего большого храма, находящегося рядом с Палаццо Коммунале (дворцом городского самоуправления). Собор же Святого Петра стоял на одной из близлежащих улиц. Болонский Сан-Пьетро, нынешнее здание которого восходит лишь к XVII столетию, и сегодня не воспринимается как главный храм города. Таким образом, решение служить мессу в честь приезда Софьи у мощей святого Доминика не только было знаком почтения принцессы к этому святому, но и носило характер политического компромисса между болонской коммуной и папством.

Еще один своеобразный компромисс по пути следования кортежа Софьи случился, когда Иван Фрязин принял решение ехать из Болоньи не в Венецию, как это предполагалось исходя из традиционного маршрута, а в Виченцу и далее на север. У этого решения были свои основания. Виченца была родиной Ивана Фрязина, и ему, разумеется, хотелось похвастаться перед земляками тем, сколь важные поручения он выполняет и сколь знатных особ сопровождает. Родственники Ивана Фрязина также воспользовались ситуацией. Первая остановка произошла в окрестностях Виченцы, на вилле Нанто, принадлежавшей Тривизану Вольпе, двоюродному брату Ивана Фрязина. «В воспоминание этого путешествия владелец замка получил привилегию украсить свой герб византийским (точнее, палеологовским. — Т. М.) орлом с короной». Эта подробность ярко иллюстрирует тот факт, что знак, который стал ассоциироваться с семьей Палеологов, к 1470-м годам мог легко оказаться составной частью гербов гораздо менее сановитых родов.

В Виченце местные власти старались не утомлять Софью торжественными службами, но получше развлечь ее. П. Пирлинг приводит описание этих увеселений: «19 июля, за два часа до заката солнца, Зоя (Софья. — Т. М.) совершила свой въезд в город. Местный аристократ Леонардо Ногарола предложил ей гостеприимство в своем дворце. Она провела там два дня… среди празднеств и пиршеств. В ее честь на улицах была устроена процессия знаменитой Ruota de’ Notai. Это была подвижная башня, вышиною в 23 метра, наполненная аллегорическими фигурами. Множество силачей несло ее на своих мощных плечах, а с обоих боков поддерживали ее три длинные жерди. Посередине, на почетном месте, сидел молодой человек в белом женском костюме, изображающий Справедливость, с венком на голове, с весами и мечом в руках. Два герольда стояли неподвижно на страже по сторонам его. Сверху парил двуглавый византийский орел, державший в своих когтях державу и меч. Другое изображение в больших размерах, но поставленное ниже, представляло герб Виченцы: серебряный крест на красном поле. На вершине башни молодой человек стоял под тенью разноцветного зонтика и махал красным знаменем. Внизу платформа была занята конными и пешими герольдами. Несколько ступеней вело к другой эстраде, где турки важно качали три колыбели, в которых лежало по два больших ребенка…»

Сегодня непросто понять, что символизировали эти странные постановки. Очевидно, двуглавый орел, воспринимавшийся на Западе как герб рода Палеологов (хотя не был им), олицетворял почтение к гостье Виченцы. Знатоки предполагают, что образ Справедливости в данном случае имел яркую политическую окраску: он символизировал контроль Венецианской республики над Виченцей. Что же касается турок, то можно предположить, что в их образе были изображены… жители России! То, что сегодня кажется удивительным и почти невозможным, в восприятии итальянцев той поры вполне могло иметь место. Так, венецианский сенатор Марино Санудо в конце XV века при описании русских посланников отметил, что своей речью и одеждой они «напоминали турок».

Вот так в суматохе приемов и торжеств, припадая к святыням и скучая на нелепых представлениях, Софья оставила Италию — страну, давшую ей приют, но не принесшую ей большого счастья. Между тем до Москвы было еще далеко. Предстояло пересечь Альпы, а также проехать довольно большое расстояние по немецким землям.

Альпийские перевалы всегда были опасны, однако летом горы гостеприимнее, чем зимой. Это обстоятельство не могло не радовать всех сопровождавших принцессу. Да и горные красоты никого не оставляют равнодушным. Н. В. Гоголь писал об Альпах: «Дорога наша кружилась по горе, в виду целых цепей других гор. Стремнины страшные становились глубже и глубже… Все опустилось внизу. Те горы, на которые взглянуть было трудно, как говорится, не уронивши с головы шапки, казались теперь малютками. Скалы, утесы, водопады — всё было под нашими ногами…» Можно думать, и у самой Софьи, и у ее спутников тоже захватывало дух от невообразимых панорам…

Известно, что Софья и ее спутники прошли через перевал Пьяно делле Фугацце (на границе современных итальянских областей Венето и Трентино-Альто-Адидже), чтобы потом спуститься к городам Роверето и Тренто. Затем дорога шла через Больцано к Инсбруку и далее к Аугсбургу или Мюнхену.

Со времен П. Пирлинга в немецких архивах обнаружились новые находки, проливающие свет на путь Софьи по немецким землям.

10 августа 1472 года кортеж с «юной константинопольской императрицей» прибыл в Нюрнберг, где путники пробыли четыре дня. Знатные нюрнбержцы ждали приезда Софьи. О сановитой гостье им сообщили папская грамота, а также письмо кардинала Виссариона, которое тот отправил в Нюрнберг из Лиона. Виссарион, не имея возможности лично благословить Софью перед своим отъездом во Францию, стремился проявить максимальную заботу о ней на расстоянии. Это говорит о его искреннем неравнодушии к судьбе дочери Фомы Палеолога, воплощавшей и «византийскую идею», и надежды на унию Москвы и Рима. Кардинал подробно описал нюрнбержцам судьбу семьи Фомы, их скитания и основные этапы устройства брака Софьи с московским князем. Жениха своей воспитанницы кардинал назвал «благороднейшим государем Сарматии, или Великой Руси». Сами нюрнбержцы знали об Иване III не много. Он «слыл могущественным государем, „жившим за Новгородом“, а папский легат, писали их летописцы, отправляется в эти отдаленные страны, чтобы возложить на него королевскую корону и проповедовать христианскую веру». Эти «подробности» неудивительны, поскольку в отличие от Новгорода, с которым давно и активно торговали немецкие купцы, о Москве им было почти ничего не известно. Виссарион же просил нюрнбержцев «принять приходящих с теми почестями, с которыми они могут их принять, и проводить уходящих милостью как ввиду их душевного величия, так и ради почтения апостольского престола, воспитанницей которого является эта невеста…».

Жители Нюрнберга постарались на славу. Софья и ее свита были приняты со всей торжественностью. Сохранились тексты приветственных речей к ней и к папскому послу Антонио Бонумбре, находившемуся в ее свите, от знати города. Софье был преподнесен богато украшенный серебряный позолоченный кубок ценой 68 гульденов, сорок бочонков вина и сладости. В ее честь был устроен бал, на котором Софья, однако, не танцевала. Она также присутствовала на организованном в ее честь рыцарском турнире. «Победителем в рыцарских играх стали Николас Имхов, которому Зоя (Софья. — Т. М.) надела на руку золотое кольцо, и Ульрих Штомер, которому она кольцо послала, так как из-за недомогания была вынуждена покинуть турнир».