Читать книгу - "Клавдий. Нежданный император - Пьер Ренуччи"

Тиберий не стал менять политику своего предшественника в отношении Британии. Самым крупным его успехом было сохранить в поле римского влияния катувеллаунов и триновантов. Еще во времена Августа два этих племени создали новый альянс, способный усилить их влияние в ущерб Риму. Однако царю катувеллаунов Кунобелину хватило мудрости не дразнить спящую собаку. Он понял, что ничего не выиграет от попытки прорваться на юг, а потому ограничил расширение своей федерации севером и западом вплоть до Уэльса. Таким образом, власть двух союзных племен простиралась на территорию, опоясывающую Англию по центру от Северного моря до Атлантики: она начиналась в Камулодуне (Колчестер) — городе триновантов, который Кунобелин сделает своей столицей, и достигала Глева (Глостера), проходя через Веруламиум (Сент-Олбанс). Политика Кунобелина сильно напоминает поведение вождя маркоманов Маробода в Южной Германии. Примерно в то же время он пытался также создать союзное царство к северу от Дуная. Но сознавая, как и Кунобелин, насколько мощна Империя, из осторожности держался подальше от ее границ, чтобы не навлечь на себя гнев римлян.

Итак, бритты находились в добром согласии с Римом к удовольствию обеих сторон. Империя сохраняла за собой зону влияния на юге, а земли катувеллаунов и триновантов простирались в другом месте, оставаясь главнейшим звеном в торговой цепочке между Галлией и Британией. В 16 году н. э. Кунобелин даже оказал большую услугу римлянам. В тот год часть флота, на котором Рейнская армия возвращалась в Галлию после германского похода, разметало бурей в Северном море, отбросив к британским берегам. Бритты подобрали потерпевших кораблекрушение и отправили обратно на континент, не потребовав выкупа.

Три сына Кунобелина изменили весь расклад. Для начала один из них, Админий, вступил в конфликт с отцом и в 39 году укрылся у Калигулы. Вероятно, в то же самое время два других сына, Каратак и Тогодумн, заняли южное побережье. Возможно, именно этот поворот и побудил Калигулу захватить Британию в 40 году. В Булони собрали экспедиционный корпус в пять-шесть легионов, но император внезапно отказался от своих планов — надо полагать, из-за отказа армии участвовать в авантюре, казавшейся слишком рискованной. Такая ретирада только подогрела дерзость двух братьев, которые вскоре завладели землями атребатов и прогнали оттуда царя Берика. Тот же, как можно предположить, отправился поделиться своим горем с Клавдием, который только что сменил своего племянника.

Новому принцепсу досталась в наследство отвратительная ситуация: как-никак Рим утратил контроль над южной Британией. Но служит ли это оправданием для завоевательной войны? Необходимо ли римское присутствие по ту сторону Ла-Манша ради мира на юге Британии и двусторонней торговли? Сегодня многие в этом сомневаются, опираясь на примечания древних авторов. Географ Страбон, умерший в царствование Тиберия, считал, что таможенные пошлины, взимаемые с британских товаров, приносят больший доход, чем дань, которой едва хватило бы на плату оккупационным войскам. Веком позже завоевания историк Аппиан подтверждает предсказание Страбона: расходы на военное присутствие превышают налоговые поступления деньгами и натурой. Возможно, эти замечания верны, однако они не позволяют точно оценить экономический итог присоединения Британии.

Страбон и Аппиан не обладают глобальным видением экономики, рассматривая ее сквозь призму государственной казны. Их интересуют только денежные поступления и расходы. Отсюда вывод, что таможенные пошлины на импорт приносят больший доход, чем прямой налог наряду с расходами на военное присутствие. Зато они даже не задаются вопросом о стоимости для экономики Империи британских таможенных пошлин на экспорт. И не зря, потому что эти расходы довлели не над государственной казной, а над предприятиями-экспортерами. А ведь торговля не была односторонней. Археологические раскопки, производившиеся в Англии повсюду, позволили обнаружить изделия римского производства, датируемые до вторжения, например амфоры или предметы роскоши, до которых вожди бриттов были настолько охочи, что эти вещи находили в их могилах. Цезарь неоднократно упоминает об интенсивном торговом обмене между Галлией и Британией; кстати, именно у галльских купцов он наводил справки о том, в каких местах лучше производить высадку.

Экономика не сводится к налоговым поступлениям, и купцы, кстати, понимали это лучше Страбона и Аппиана. Напомним, что в 55 году до н. э. за флотилией Цезаря следовало множество торговых судов, зафрахтованных людьми, которые, верно, с вожделением ожидали аннексии доходного рынка. В самом деле, купцам всегда было выгодно расширение своего рода «общего рынка», какой представляла собой Империя. Представляется, что окончательное завоевание Галлии распалило аппетит по обе стороны Ла-Манша. Хотя бы потому, что за этим последовало создание таможенных барьеров, которых раньше не существовало, по меньшей мере между галлами и бриттами, и которые теперь предстояло сломать. В Британии, надо думать, имелись внутренние раздоры между сторонниками и противниками римлян, затрагивавшие даже царские семьи. Возможно, именно такого типа конфликт привел к изгнанию Админия и прорыву двух его братьев на юг. Кстати, эти братья не были враждебны к Империи. То, что они прогнали царя Берика, вовсе не означает, что они считали его «проримским»: вполне можно предположить, что им нужна была доля атребатов в торговле с континентом. Вот только внутренние конфликты редко благоприятствуют международной торговле, которой для развития нужна политическая стабильность.

Таким образом, вторжение в Британию преследовало троякую цель: стратегическую, поскольку оно довершало завоевание Галлии; политическую, поскольку Рим не мог смолчать, утратив свое влияние на юге острова; экономическую, поскольку позволяло получить прямой доступ к некоторым ресурсам и развивать торговлю, более не опасаясь междоусобиц бриттов. Вообще аннексия острова считалась отложенной на потом со времени разведывательных экспедиций Цезаря веком ранее. Август от нее уклонялся, потому что расширение границ на континенте поглощало все силы. Тиберию было довольно покорности южных британских племен. Калигула решился на завоевание просто потому, что Рим утратил контроль над своей зоной влияния за Ла-Маншем. Этот план, который он был вынужден отложить из-за недовольства армии, собирался теперь исполнить его дядя Клавдий.

В целом ситуация после смерти Калигулы не изменилась. В 43 году она была достаточно спокойной, чтобы оказалось возможным собрать экспедиционный корпус, отведя часть легионов из армий, охранявших границы. Нельзя забывать, что в Империи не было войск запаса, ее армия, весьма малочисленная по сравнению с гигантской территорией, была распределена по областям, подвергающимся наибольшей угрозе в плане вторжения варваров или мятежей. Если возникала опасность или принималось решение о походе во вражескую страну, приходилось снимать солдат с одного или нескольких участков границы в надежде, что там за это время ничего плохого не случится…

Чтобы напасть на Британию, собрали не менее шести легионов из двадцати семи, насчитывавшихся в Империи, то есть что-то вроде 22 процентов действующей армии. Ударный отряд экспедиционного корпуса состоял из отборных частей: легионы II «Августа» и XIV «Гемина» из армии с верховьев Рейна, XX «Валерия» с низовьев Рейна, IХ Испанский легион из Дунайской армии. К ним добавили две новые части: XV и XXII Первородные легионы, созданные то ли Калигулой, то ли Клавдием. В целом — 60 тысяч солдат, если предположить, что легионы были полностью укомплектованы, что маловероятно^[20]. Во главе многоопытного штаба стоял Авл Плавтий, которому помогали Госидий Гета, Флавий Сабин и его брат — будущий император Веспасиан^[21].