Читать книгу - "Дмитрий Донской - Николай Борисов"

То, что вполне понятно современному ученому, было грозным и таинственным событием для москвичей той далекой эпохи. За какие-то два-три часа их родной город исчез в языках яростного и неугасимого пламени. Это напоминало расправу Всевышнего с Содомом и Гоморрой. Оставшиеся в живых должны были покаяться и начать новую жизнь.

Странно, что, оплакивая пропавшее в огне имущество, летописец ни слова не говорит о человеческих жертвах. А их в таком страшном пожаре, конечно, было немало.

(В русских летописях вообще много непонятного с точки зрения современного человека. При всём многообразии работ, посвященных русскому летописанию, ключевой вопрос — о цели летописной работы и, соответственно, о принципах, которыми руководствовался летописец при отборе материала, — по существу, так и не имеет ответа. Нет и четкого представления о личностном своеобразии каждого летописца. Ведь в любом деле есть мастера и подмастерья, творцы и ремесленники, труженики и лентяи. Одни смотрели на свой труд как на высокое служение, а другие — как на скучное и утомительное «послушание». В пестром смешении ранних и поздних текстов можно заметить страницы, которые летописец писал словно через силу, превозмогая лень и глубокое равнодушие.)

Первым делом москвичи занялись восстановлением своих уничтоженных «великим пожаром» 1365 года домов. Но до тех пор, пока город не имел надежных стен, эти дома в любой момент могли стать легкой добычей для любого врага. А их у Москвы в ту пору было немало. И лучший способ защиты от них был в нападении. Таким образом, проблема стен незаметно вырастала в проблему нового политического курса, новой стратегии. Выработкой этой стратегии Москва была обязана тогдашнему главе боярского правительства, опекуну и воспитателю князя-отрока Дмитрия — митрополиту Алексею.

Митрополит Алексей — одна из самых ярких фигур в истории Русской церкви.^[1] Выходец из среды московского боярства, Алексей (в миру — Алфер, Елевферий) в юные годы увлекся идеями монашества и принял постриг в московском Богоявленском монастыре. Благодаря своим незаурядным способностям, а также семейным связям он со временем стал доверенным лицом митрополита Феогноста (1328–1353), его владимирским наместником. Возведя Алексея в сан епископа, Феогност по просьбе московских князей стал хлопотать в Константинополе относительно его дальнейшей карьеры. Сыновья Ивана Калиты хотели видеть Алексея в качестве преемника Феогноста на митрополичьей кафедре. Это желание осуществилось. В 1354 году Алексей вернулся на Русь из Константинополя уже в новом качестве — главы всей Русской церкви.

Патриархия хотела видеть Русскую митрополию единой. Однако Алексею не удалось сохранить под своей властью православные епархии на землях, подвластных литовскому князю Ольгерду и польскому королю Казимиру. Логика политического противостояния была неумолимой. Там его считали ставленником Москвы и явным врагом. Отважный иерарх попытался явочным порядком отстаивать свои права, но был схвачен и взят под стражу.

Проведя год или два в литовской темнице (1359–1360), Алексей бежал и при помощи своих доброхотов вернулся в Москву. Отныне он отказался от попыток соединить под своей властью распавшуюся митрополию Киевскую и всея Руси и стал всецело московским митрополитом. Осыпаемый упреками и проклятиями, он, не раздумывая, использовал «меч духовный» для давления на политических противников Москвы. Константинопольский патриарх слал на Русь одну следственную комиссию за другой и даже хотел лишить Алексея митрополичьего сана, но в итоге решил не связываться с ним и его влиятельными покровителями.

В 60-е годы XIV века митрополит Алексей был фактическим главой московского боярского правительства. В отрочестве Дмитрий смотрел на мир глазами святителя. Именно митрополит внушил Дмитрию мысль о его особом призвании, о его личной и прямой ответственности перед Богом. Это мировоззрение напоминает то аскетическое и вместе с тем мессианское настроение, которое юный Иван Грозный усвоил под влиянием митрополита Макария и протопопа Сильвестра.