Читать книгу - "Мазепа - Татьяна Таирова-Яковлева"

Иван Степанович умел заниматься пропагандой. Кроме того, позиция Петра, с одной стороны, отягощенного множеством внутренних российских проблем, а с другой — нуждавшегося в крепких тылах, во многом развязывала ему руки. Отношения между Батурин ом и Москвой начинают резко меняться. Мазепа уже не шлет сотни писем, детально излагающих мелкие проблемы Гетманщины, и не спрашивает совета по каждому поводу. У него теперь нет и местного надсмотрщика — Л. Неплюев в опале, а новому киевскому воеводе М. Г. Ромодановскому Мазепа сам отдает наставления, как лучше располагать войска для защиты от татар. Правда, такие новшества еще могли вызывать недоумение, и гетман просил Петра дать указ киевскому воеводе действовать согласно его, Мазепы, плану^[263].

Главной внешнеполитической задачей, поставленной перед Иваном Степановичем молодым царем, были защита границ от татар и подготовка будущих наступлений на этом фронте. Полный энтузиазма и энергии Мазепа берется за это дело. Он предпринимает меры для защиты пограничного города Остра, разрабатывает план весенней кампании. План этот был полностью поддержан Петром. Севскому и белгородскому воеводам был выслан указ встать на Коломаке, «как о том в статьях ево гетманских написано»^[264]. Именно в это время впервые во главе русских войск, направлявшихся в Украину, был назначен Борис Петрович Шереметев, будущий знаменитый фельдмаршал Петровской эпохи, друг и соратник Мазепы. Гетман знал Шереметева еще со времен переговоров о Вечном мире, и такое назначение должно было быть ему приятно.

Очень важной становилась задача привлечения запорожцев к борьбе с татарами. Как упоминалось выше, Запорожье заключило перемирие с Крымом и вело недвусмысленные переговоры с Речью Посполитой. Мазепа отправляет в Сечь гонцов с царской грамотой и собственными увещеваниями, призывая разорвать перемирие и возобновить военный промысел, обещая жалованье, деньги с Переволочного перевоза и разрешение свободной торговли с Левобережьем^[265]. Правда, запорожцы упорно стояли на своем, заявляя, что разорвать перемирие не могут, так как их товарищи разошлись на промыслы и они не могут подвергать их опасности. Их не волновало, что из-за перемирия хан пошел в венгерскую землю, мимо Белой Церкви и Полесья «на християнскую шкоду»^[266]. Запорожцы отправили своих посланцев в Москву, где жаловались на гетмана, но Петр поддержал предложение Мазепы не выплачивать им жалованья, пока не будет разорвано перемирие с Крымом^[267].

Гетман, как известно, имел старые счеты с запорожцами и все основания им не доверять. Через своих агентов — киевского купца и запорожского писаря — Мазепа узнал, что в ноябре 1689 года кошевой атаман Иван Гусак отправил в Польшу посланцев Прокопа Лазуку с двумя товарищами^[268]. Хотя по условиям Вечного мира поляки не имели права вмешиваться в дела Запорожья, король принял посланцев милостиво, подарил 200 червонцев и обещал покровительство. Эти сведения, сообщенные Мазепой в Москву, полностью совпали с донесением русского резидента в Варшаве Волкова, что король Ян Собеский недоволен уступкой украинских городов и будет рад размолвке запорожцев с городовыми казаками. Это, с одной стороны, сильно придало вес Мазепе как неоценимому источнику информации, а с другой — создало в Москве настороженное отношение к Речи Посполитой (в отличие от голицынских времен, когда полякам слепо доверяли). Оправдывались и старые предостережения Мазепы относительно Священной лиги. Его агенты в Турции сообщили, что в представленном проекте мирного договора с цесарем шла речь только о Речи Посполитой и Венецианской республике, а Московское государство не упоминалось. Именно с этого времени Мазепа постепенно становится одним из наиболее осведомленных и доверенных фигур российской внешней политики. Эта его роль достигнет апогея несколькими годами позже, когда внешнеполитическое ведомство возглавит Ф. Головин.

Не менее активно и целенаправленно Мазепа занимался и внутренними делами. Еще будучи в Москве, он получил от Петра желаемый указ провести перепись казаков. Речь шла о том, чтобы ликвидировать порочную систему стихийного «показачивания», существовавшую в Украине со времен восстания Хмельницкого, которая порождала огромное количество людей, претендовавших на казацкие привилегии. Не получая жалованья и не имея постоянного источника доходов, они представляли собой взрывоопасный материал для всевозможных возмущений и бунтов. Завершения формирования социальной структуры общества Гетманщины — то есть запрета перехода в казаки из других сословий — добивались все гетманы, начиная с Богдана Хмельницкого, видя в этом залог социальной стабильности и преодоления гражданских смут.

Однако внешний успех и поддержка со стороны Петра не могли нейтрализовать смертельные опасности, нависшие над Мазепой: ненависть поляков, заговор старшин, продолжавшиеся розыски.

Мазепа-гетман — умный, знающий, целеустремленный — был очень опасен Речи Посполитой, продолжавшей лелеять мечты об Украине. После заключения Андрусовского перемирия на Правобережье начинается возвращение поляков, изгнанных оттуда в годы восстания Хмельницкого. Все это сопровождалось массовым террором и притеснением православия. В Москве закрывали глаза на обиды «братьев по вере», так как считали Речь Посполитую основным стратегическим союзником. Совсем по-другому вел себя Мазепа. Этому имелись очень различные причины: и семейные связи с Правобережьем, и собственная религиозность, и желание иметь влияние и авторитет среди жителей «другого берега», гетманом которого он продолжал числиться согласно своему титулу. Еще до нарышкинского переворота гетман писал Голицыну о притеснениях, которым подвергаются православные в польских владениях, и просил направить об этом посольство на гродненский сейм^[269]. Мазепа не только давал материальную помощь и укрытие беглецам, но и открыто выступал перед польскими властями в защиту угнетенных^[270].

Еще в голицынский период ходили слухи о планах поляков отравить Мазепу. Теперь у них созрел более тонкий и опасный план. Инициаторами его были польский король Ян Собеский и коронный гетман Яблоновский. В союзники себе они избрали львовского православного епископа Иосифа Шумлянского, которому еще во время первого стрелецкого бунта 1682 года поручалось призывать жителей Левобережья переходить в подданство польского короля. В случае успеха Шумлянский рассчитывал получить кафедру киевского митрополита. В амбициях епископа сомневаться не приходится, так как он уже начал именовать себя в официальных документах «администратором киевской митрополии»^[271].