Читать книгу - "Мехлис. Тень вождя - Юрий Рубцов"

Увы, зажечь мастеров пера подобными сюжетами долго не удавалось. Даже Бухарин, назначенный было руководить редакцией, ссылаясь на крайнюю занятость, отказался. Собрав в марте 1935 года членов редакции «Двух пятилеток» и констатировав, что дело движется медленно, Горький предложил заменить Бухарина Мехлисом. Он рассуждал здраво: редактор «Правды» хоть звезд с неба, как автор, не схватит, но вот братьев-писателей работать заставит. Алексей Максимович не ошибся. И пусть, в конце концов, запланированный 5-томник съежился до двух томов, издание все же было осуществлено.

На том же заседании редколлегии Мехлис с энтузиазмом подхватил и предложение Горького писать о новом человеке. Кто же он? Возьмите тех, кто живет в атмосфере Дальнего Востока, предлагал Лев Захарович, кто пережил Колчака, конфликт 1929 года на КВЖД, кто испытывает на себе попытки японского шпионажа… Или: «Возьмите наше крестьянство. Царизм какую опору имел в деревне? Попа, урядника и пр. А мы сейчас имеем сотни и сотни тысяч и миллионы людей, которые будут цепляться за советскую власть покрепче, чем в свое время цеплялась за царизм интеллигенция, и покрепче, чем старая опора царизма. Он стал колхозником, он стал организатором, он — бригадир и он всеми фибрами будет защищать этот строй». А ведь это говорилось о крестьянстве, к тому времени либо насильно загнанном в колхозы, либо распыленном по бесконечным лагерям и ссылкам Сибири, Казахстана, Дальнего Востока. Это на его примере Мехлис намечал показать рост все того же «нового человека».

Отдельный том (света он не увидел) предполагалось посвятить тому, «как выглядит, как живет человек в социалистическом обществе». Воплощением «научно обоснованной фантазии» окрестил его главный редактор «Правды». Листаешь ныне стенограмму совещания и видишь, как много в его участниках — а среди них легко заметить и широко известных, уважаемых людей — было всего: политиканства и честной работы, пустого прожектерства и научного предвидения, лицемерия и искренности, откровенной глупости и способности трезво оценивать окружающий мир.

Невыразительно, но с большой методичностью Лев Захарович обозначил проблемы, которые следовало бы в этом томе осветить: социализм построенный (или, выражаясь более поздним языком, — реальный), разработка недр, осуществление планов Мичурина по преобразованию природы, освоение Арктики, возведение промышленных гигантов в Кузбассе, победа над единоличником. «Мы должны показать нового человека… перевоспитанного свободным раскрепощенным трудом… — предупредил он. — Это должна быть агитация, делом и художественным словом за коммунизм».

Попробуй тут поскупись на «научно обоснованную фантазию», при такой постановке вопроса это даже политически опасно. И все же не все вели себя с рабской осмотрительностью. Известный биохимик академик А. Н. Бах не мог скрыть скепсис по поводу того, удастся ли избежать «фантазерства» при освещении хода развития науки.

Мужественным в своей трезвости проявил себя некто профессор Александров. Днепрострой, Магнитострой — это хорошо, заметил он, но «если вы возьмете какие-нибудь наши постройки, на которых рабочие исчисляются десятками тысяч, и посмотрите на постройки американские, на которых я был, вы увидите, что там плотину в 120 метров строит 150 человек. Вы увидите, что тут вопрос надо ставить не только в отношении фантазии, но и в отношении более серьезной работы». Не за тускло-бескрылое существование ратовал человек, а против безудержного, сродни детскому, фантазирования, против строительства воздушных замков.

Услышали его трезвый призыв? Куда там! С молчаливой поддержки Мехлиса выступивший следом архитектор Фридман обвинил присутствующих, что их планам не хватает как раз… фантазии. И просто-таки апофеозом какого-то иррационального взгляда на мир предстает выступление небезызвестного С. Г. Фирина, руководителя строительства канала Москва — Волга, а чуть ранее — начальника Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря. «Тов. Сталин, который является прямым инициатором нашего строительства, так же как и Беломорского канала… — ничтоже сумняшеся заявил он, — примерно года полтора тому назад поставил такой вопрос, который сейчас кажется абсолютно нереальным. Это создание канала Москва — Владивосток. В книге «Взгляд на будущее» можно помечтать на эту тему очень красиво…»^[56]

Помнит ли читатель, за что в фильме Тенгиза Абуладзе «Покаяние» посадили молодого композитора? Правильно — за попытку прорыть туннель от Бомбея до Лондона. Художественный вымысел, оказывается, не может превзойти жестокой реальности 30-х годов: вряд ли канал от Белокаменной до Владивостока будет короче.

Но Фирин идет дальше. Он предлагает отразить «совершенно новую в истории человечества» задачу по «приобщению бывших отщепенцев, бывших врагов к какому бы то ни было труду по превращению их в полезных тружеников». Это любопытно, откликается Мехлис, разве не об этом говорил он в начале заседания? А Фирин между тем разливается соловьем: «То, что происходит сейчас во всех наших исправительно-трудовых учреждениях, особенно важно отразить в нашем издании для того, чтобы показать этот замечательный факт перед капиталистическими странами. С одной стороны, мы имеем фашистские застенки, где убиваются «лучшие люди» (гримаса тогдашней действительности: палач собственного народа льет крокодиловы слезы по трудящимся за границей. — Ю. Р.), а, с другой стороны, мы имеем наши исправительно-трудовые лагеря, где худшие люди в значительной части превращаются в полноценных полезных граждан нашей родины».

Рассказать об этом Фирин предложил силами самих заключенных. А что удивляться! Ведь к этому времени увидел свет, кстати, не без активного участия Мехлиса, плод «творческой» командировки большой группы писателей на Беломорканал — без преувеличения, вдохновенный (горькая цена тому вдохновению!) труд о грандиозных успехах в «перековке» людей на одной из «великих строек социализма». И об этих успехах с восторгом свидетельствовали сами «перековавшиеся».

Театр абсурда? Отнюдь нет — сталинское государство середины 30-х годов. И Мехлис в нем — уже не простой винтик. Совсем, кстати, не фантазер, а крайне прагматичный политик, отводящий литературе строго роль служанки идеологии.

Еще только став во главе центральной партийной газеты, он подверг острой критике Российскую ассоциацию пролетарских писателей (РАПП), предшественницу Союза писателей. Ссылаясь на читательские запросы, потребовал ее решительной перестройки. Однако на поверку за внешне благородными апелляциями к возросшим читательским требованиями, призывами к развертыванию самокритики и созданию условий для разнообразных творческих течений скрывалось сугубо прагматическое требование «поворота писателей лицом… к важнейшим проблемам соцстроительства», установления строгой «плановости в работе».

Исходя из этого требования, посредственный, но политически актуальный роман Ф. И. Панферова «Бруски» Мехлис похвалил, одного же из руководителей РАПП, попытавшегося утверждать, что творческий метод Льва Толстого «наиболее подходящ для нас», высмеял.

Отсутствие нужной реакции на партийные требования, излишне независимая позиция руководителей РАПП стали причиной скорого роспуска ассоциации и создания новой организации — Союза советских писателей. Признанный лидер советской литературы Горький, внутренний конфликт которого с правящим режимом все нарастал, рискнул, готовясь к первому съезду писателей в 1934 году, оспорить претензии Мехлиса и П. Ф. Юдина, тогда заведующего отделом ЦК партии, на идеологическое руководство литературным процессом.