Читать книгу - "Софья Толстая - Нина Никитина"

13 июня 1872 года у нее родился «Петюшка», как она его ласково называла, необыкновенно веселый, светлый, пухленький карапуз, похожий на вкусный румяный колобок, ставший для матери огромной радостью. Соня наслаждалась бойким топотом его маленьких, но таких быстрых ножек, его задорным кликаньем, нежным голоском. Ей казалось, что никто из ее детей не был так привязан к ней, как этот славный малыш. Ни Сережа, ни Лёля, ни Илюша, ни даже Таня, никто не мог сравниться с Петей, излучавшим доброту и искренность. В самые грустные минуты, устав от обучения детей, Соня спешила к своему любимцу, брала его на руки и грусть покидала ее сама собой. Она кормила сына грудью больше года. Она слишком любила своего «Петюшку».

Но счастье было не долгим. Утром 9 ноября 1873 года его не стало. Полуторагодовалый мальчуган покинул свою любящую мать. Теперь было некому радовать Соню. Ребенка подвело горло, оно «задушило» его. Как говорили врачи, Петя умер от крупа, угас всего за два дня. Его не стало во сне. Это была первая смерть, с которой Соня столкнулась за время своей одиннадцатилетней супружеской жизни. Она почувствовала вокруг себя пустоту, стала ко всему равнодушна. Просыпаясь утром, не хотела вставать. Знала, что сейчас появится няня со своими жалобами, потом повар с меню, потом надо будет учить детей грамматике и гаммам. Постыдная скука и банальная предсказуемость всего и вся. Соня пробовала бороться с этим, читала хорошие книги, которых, к сожалению, оказалось не так много. Теперь она жила словно во сне. В этом сне она ходила ко всенощной, молилась, осматривала картины в галерее, видела чудесные цветы. Там, а не наяву. В реальной жизни Соня ждала, когда, наконец, зазеленеет трава на Петиной могиле. Ей хотелось быть с ним рядом. Мрачные предчувствия ни на минуту не оставляли ее. Казалось, из ее жизни навсегда исчезла радость.

Муж старался ее утешать, говорил, что если выбирать кого- то одного из них восьмерых, то смерть этого малыша — самая легкая утрата из всех. Но ее материнское сердце, которое есть самое высшее проявление всего божественного на земле, не желало мириться с утратой. Соня по — прежнему горевала, и Лёвочка уговаривал ее прочесть, выучить наизусть и каждый день произносить 130–й псалом Библии. Теперь ежедневно она читала его, «доплакиваясь», таким образом, до конца, не ожидая от будущего ничего хорошего, жила в это время одинокой, скучной, уединенной жизнью «по — монастырски».

Тем не менее повседневные заботы брали свое, невольно в чем‑то помогая Соне избавиться от «малодушной скуки», навалившейся на нее всей своей тяжестью. Она по — прежнему исправно исполняла все свои материнские и хозяйственные обязанности, понимая, что только делами можно спастись от горя.

А Лёвочка снова «примеривался» к художественной работе из времен Петра Великого, засел в кабинете, «обложенный» кучей книг, портретов, картин, читал, нахмурившись при этом, что‑то выписывал, что‑то отмечал, в общем, все делал основательно, кропотливо, то есть «ужасно трудился». А вечерами, когда дети спали, он рассказывал Соне о своих планах, читал ей выдержки из книги Адама Олеария «Подробное описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1639 годах», где говорилось о русских обычаях времен Алексея Михайловича. Порой Лёвочка отчаивался, говорил жене, что у него ничего не выйдет. Тем временем редакции засыпали его лестными предложениями гонорара по 500 рублей за лист, а он не отвечал на их письма, словно это его не касалось. Да и сама Соня тоже на все махнула рукой, решив, бог с ними, с деньгами. Ведь она видела, с каким напряжением муж работал, как исписывал до десяти вариантов только одного начала романа и как был всем этим недоволен. В такие моменты он обреченно произносил: «Машина вся готова, теперь ее нужно привести в действие». Но сам он не знал, как это сделать, и «машина» по — прежнему так и не заводилась, вдохновения все не было, и работа не двигалась с места. И тогда уже Лёвочка утешал Соню, а заодно и себя: мол, не надо огорчаться, если вдруг роман не получится, ведь, наконец, им «есть чем жить — разумеется, не в смысле денег». Вскоре он бросил роман, и, как показалось Соне, из‑за того, что не сумел схватить духа ушедшей эпохи. Не случайно в это время он был «день здоров, а три нет».

22 апреля 1874 года семья снова пополнилась ребенком, теперь уже «Николушкой», которого Соня любила двойной любовью — за умершего Петю и за самого новорожденного. С каким старанием и с какой потрясающей заботой она выхаживата своего младенца, как «наряжала» его, как любовалась им! Соня пеклась о нем больше, чем о других своих детях. Относилась к нему особо и «добросовестно», но почему‑то не верила, что ее счастье с ним продлится долго. Она постоянно думала, что малыш жить не будет, что он не «настоящий». И оказалась «пророком»: в феврале 1875 года Коли не стало.

После родильной горячки, из‑за которой Соню остригли, она была вынуждена на протяжении долгого времени носить чепец и ежедневно принимать ванны с отрубями, прописанные ее лечащим доктором Кнерцером. Но серьезно лечиться ей было некогда. Каждый день проходил в привычной суете: то кашляла Маша, то ныл Лёвушка, то Сережа падал с лестницы и расшибал себе нос. К тому же в это время были больны няня и гувернантка Ханна. Словно заколдованная, Соня двигалась по одному и тому же кругу: в девять часов вставала, пила со всеми чай, потом что‑то читала с детьми, затем что‑то кроила и шила, отдавала распоряжения прислуге, а по вечерам читала романы, например Henry Wood, которые ей особенно нравились. Порой философствовала с мужем, а он в ответ на ее «пустую болтовню» говорил: «Ты бы лучше с самоваром говорила». Она его прощала, потому что видела утешение только в нем.

Ее сердце не находило себе места, когда Лёвочка заболевал и отправлялся лечиться в «скифские» степи. Соня отпускала его, но с одним условием: он должен был обязательно носить на груди образок Божьей Матери в маленькой серебряной ризе. Этот образок всегда висел у изголовья ее кровати, на которой в отсутствие мужа спала ее мама, приезжавшая из Москвы, чтобы помогать дочери управляться с детьми. Ведь хозяйственные дела совсем задавили бедную Соню.

Тем не менее она находила в них свою прелесть! Любила вместе с экономкой Трифоновной варить варенья из клубники и земляники, которую она собирала с детьми. Устраивала для них пикник в Засеке, захватив с собой свежесваренное варенье, самовар, яйца и баранину. Регулярно ездила с ними к обедне, чтобы причаститься.

За заботами время летело быстро. Еще совсем недавно Лёля звал Соню не мама, а «бабика», Петя считался «великаном». Лёвочка называл его «огромным прелестным беби, в чепце, который вывертывает локти и куда‑то стремится». Родители восхищались его «физическим запасом», на деле оказавшимся, увы, эфемерным. Теперь Соне казалось, что она рожала детей для того, чтобы они умирали. Получалась какая‑то немыслимая бессмыслица. Вот и необыкновенно красивый, милый, черноглазый, веселый, кудрявый, здоровый «Николушка» внезапно скончался. Воспоминания снова и снова заставляли Соню пережить боль утраты. Она страдала бессонницей, засыпала в пять утра, а вставала в двенадцать дня. Она могла не спать по четыре ночи подряд. Душевную боль пыталась восполнить особо бережным отношением к подрастающим детям и не переставала мечтать о рождении новых. «Грустно терять детей», — повторял Лёвочка и при этом с надеждой смотрел на Соню, здоровье которой постепенно шло на поправку. Вскоре выяснилось, что она снова беременна. Эта беременность оказалась на редкость тяжелой для нее. А тут еще все дети заболели коклюшем.