Читать книгу - "Российское гражданство. От империи к Советскому Союзу - Эрик Лор"

Немецкая граница была важнейшей из границ России, и те процессуальные нормы, которые здесь применялись, имели величайшее влияние на политику гражданства в целом. Ощутимая необходимость удерживать российских подданных внутри страны и не допускать въезда поляков на ее территорию во время польского восстания 1831 года и после него привела к сооружению стен, двойных рвов и введению пограничных патрулей с российской стороны и к сопоставимым мерам со стороны Пруссии, что в конце концов сделало российско-прусскую границу наиболее тщательно обозначенной и охраняемой границей в России и, возможно, во всей Европе^[232]. В глазах пограничных властей граница с Германией стала самой современной российской границей, обустроенной по всем правилам науки, – образцом для развития имперской миграционной политики и политики гражданства в других приграничных регионах^[233]. Упрочение этой границы было поначалу не результатом напряженности между государствами, а скорее главой в долгой истории сотрудничества империй Габсбургов, Романовых и Гогенцоллернов в вопросах пограничных территорий. С конца наполеоновских войн и до 1880-х годов эти государства соединенными усилиями поддерживали границы, подписывая и проводя в жизнь ряд соглашений, сформировавших ясные и весьма эффективные способы проведения прямых административных переговоров о возвращении дезертиров, бродяг и лиц, подозреваемых в политических и уголовных преступлениях. Хотя российские власти и относились с особым вниманием к этим категориям лиц, большинство немецкоговорящих переселенцев ценились как полезные фермеры, промышленники, инвесторы и ремесленники. Десятилетия сравнительного мира и союзничества Российской империи, Империи Габсбургов и немецких государств чрезвычайно способствовали доброжелательному отношению к немецким иммигрантам и успешному разрешению разногласий в вопросах гражданства и натурализации.

Полиция и местные власти были уполномочены напрямую обращаться к своим заграничным коллегам для организации индивидуальных депортаций, избегая обременительного и длительного процесса рассмотрения каждого такого случая как дипломатического инцидента. Эта система была выстроена на прочном основании совместной заинтересованности полицейских по обе стороны границы в содействии закону и порядку, предотвращении уклонения от уплаты налогов и воинской повинности и особенно в сотрудничестве в деле контролирования польских революционеров. В случаях, когда соглашения временно переставали действовать, быстро становились очевидными издержки борьбы с дезертирами, лицами, уклоняющимися от службы в армии, бродягами, политическими и националистическими радикалами и преступниками – борьбы посредством интернирования и внутренней ссылки. Система международного сотрудничества была выгодна всем сторонам^[234].

Таким образом, неудивительно, что насильственная депортация из Германии в Российскую империю примерно 32 000 российских подданных, предпринятая канцлером Отто фон Бисмарком в 1883–1886 годах, стала для многих российских чиновников и внешних наблюдателей неожиданным потрясением. Это событие давно признано важным эпизодом в истории немецкого гражданства – в особенности благодаря тому, какую роль оно сыграло в появлении немецкой системы гастарбайтеров. Бисмарк начал высылки в рамках своей популистской тактики завоевания народной поддержки посредством нагнетания враждебности против внутренних врагов империи (Reichsfeinde), проживающих в стране и сделанных козлами отпущения. В 1870-х годах мишенью его тактики «негативной интеграции» стали социалисты и католики. В 1880-х, столкнувшись с неблагоприятными результатами выборов, он удобрил семена нативизма, посаженные журналистами и правыми политиками, выступавшими против сравнительно быстро растущего польского населения империи, подмешав к этому антисемитскую риторику, уже обретавшую поддержку в массовой печати^[235].

Практически все высланные российские подданные были поляками и евреями, и исследователи подчеркивают важность националистических мотивов этих мер^[236]. Бисмарк, многие немецкие чиновники и представители немецких правых тревожились, что рост польского и еврейского населения может в конце концов привести к исчезновению немецкого большинства на обширных территориях Восточной Пруссии. Высылка иммигрантов могла воспрепятствовать этим электоральным и демографическим трудностям и одновременно послать предупреждение потенциальным будущим иммигрантам^[237].

Внутренние переговоры между Бисмарком и правительственными чиновниками показывают, что его изначальное предложение об изгнании немецких граждан польского и еврейского происхождения было отвергнуто как противоречащее международным юридическим нормам: одним из наиболее твердых принципов международного права был запрет на изгнание граждан государства в соседнюю страну без согласия этой страны. Впрочем, данный принцип был неприменим к иностранным гражданам, и даже многие, по сути дела, либеральные теоретики международного права утверждали, что любое государство имеет право выслать иностранных граждан – предпочтительно с согласия их родной страны, но в крайнем случае и без такового^[238]. В 1883 году, когда немецкая полиция начала избирательную высылку евреев и поляков, документы которых не были в полном порядке, российское Министерство внутренних дел поначалу нашло такие действия не слишком спорными. Российский министр иностранных дел писал, что с точки зрения международного права немецкое правительство имело «несомненное право» высылать таких лиц, а потому Россия не могла воспрепятствовать выполнению этого плана или остановить его воплощение. Надлежало подготовиться к приему депортированных и проведению расследования в целях выявления вероятных преступников^[239]. Российское Министерство иностранных дел, возможно, было готово понять немецких коллег, и не только благодаря десятилетиям сотрудничества по вопросам пограничного контроля, но также потому, что и само было вовлечено в исполнение сходного плана: печально знаменитые «майские законы» 1881 года предписывали ужесточить полицейскую регистрацию и контроль над иностранцами, евреями и политически подозрительными лицами по всей империи. Эти меры время от времени предполагали высылку иностранных евреев и других иностранцев, которые оказывались официально незарегистрированными^[240]. Внутренняя переписка Министерства внутренних дел может создать впечатление, что российские власти даже симпатизировали сходным целям и методам своих немецких коллег. Более того, практически все эмигранты из Российской империи уезжали нелегально, так что в принципе у министерских чиновников было не много причин возражать против высылки этих лиц обратно на родину. Некоторые местные чиновники даже обращались к центральным властям с просьбой поспособствовать насильственному возвращению эмигрантов в их города и провинции, жалуясь, что теряют самых ценных членов общества, молодых людей «во цвете лет»^[241].