Читать книгу - "Позывные услышаны - Рафаэль Михайлович Михайлов"

— Познакомились, — подвел он итог разговору и обратился к Андрееву. — Саша, большевикам тоже нужно есть и спать. Оформи товарища Воскова на работу в свою мастерскую и помоги найти комнатку. Андреев, — пояснил он приезжему, — у нас в революционном комиссариате. По-старому— пристав. Не надо сердиться, Саша, я пошутил. Что вам поручить для начала? Помогите нам бодро и по-пролетарски провести праздник Первомая.

Андреев повел Воскова на завод, по пути рассказывал. Рабочих здесь шесть тысяч. В первые же дни Февральской революции царских администраторов-генералов прогнали. Кое-кто из них остался, но уже на вторых ролях. После ожесточенной борьбы совет старост с одобрения Петросовета поставил во главе управления заводом технически подготовленных людей. Саботаж со стороны старых чиновников? Бывает. Большевиков около шестидесяти. В некоторых рабочих органах засели меньшевики. Несколько дней назад оружейники встречали в Белоострове вернувшегося из эмиграции Ленина. Революция только начинается — предупредил их Ленин.

…Они остановились в тупичке, у задних ворот завода. Между каменными корпусами притулилась бревенчатая столярка. Семен вдохнул в себя знакомый въедливый запах разогретого клея. Руки истосковались по красивой, точной работе. Андреев показал его будущий верстак.

— Мой — соседний. Вы тут, конечно, не засидитесь. Но, я думаю, у рабочего человека должен быть свой верстак. Верно?

Семен улыбнулся.

— Вроде бы так. А насчет «засидитесь–не засидитесь»… Ты еще молодой, товарищ Андреев. Ты еще не видел, как рабочие могут прокатить функционера на вороных. А я видел. Будем работать по совести.

Саша испытывал удивительную симпатию к приезжему. Потащил Воскова в столовую, накормил «серыми щами» из снетков, полумороженной картошкой.

— Что, Семен Петрович, в Америке повкуснее ели?

Тот удивился.

— Ты что это, товарищ Андреев?.. Я там неделями с голодным брюхом разъезжал. В эмигрантских кварталах Броунзвилла даже песенку подслушал: «Право дал господь нам — белым или маврам: не поел сегодня — не поешь и завтра».

В этот же день Андреев показал ему свою комнатку, в деревянном доме на Гагаринской. Внизу сдавалась такая же комнатка с кухней. Постройка была легкая.

— Летом ничего, а вот зимой — просвистит.

— Вот что, Александр Андреевич, — сказал Восков убежденно. — На зиму еще загадывать рано. К зиме мы, может быть, и в царских хоромах заживем. А пока для меня и моих малышей, если их лорды по дороге не устрашатся, и эта хата сгодится.

Он начал работать в столярке, говорил в эти дни мало — больше слушал. После смены его можно было увидеть в профсоюзном комитете, в группах молодых рабочих, в райкоме. Меньшевики тоже присматривались к «приезжему теоретику» и однажды пригласили его побеседовать.

— Слушайте, Восков, — обратился к нему руководитель местной меньшевистской группы. — Вы же умный человек, согласитесь, что революционная Россия должна довести войну до победы, а уже потом строить у себя будущее.

— Вот, вот, — покачал головой Восков. — Бросим весь цвет русского рабочего класса в мясорубку денежных тузов и вдвоем с вами построим будущее.

Тогда они толкнулись с другого хода:

— Неужели вы не поняли за эти дни, что наш рабочий еще не созрел, ему еще рано управлять производством?

— Капиталистов из Америки выпишем, — съязвил он и пошел к дверям.

Семен рассказывал у себя в цехе о пятом годе, о бруклинских стачках, когда вошел Зоф, прервал беседу.

— Восков, мчись на Финляндский — приезжает твоя семья.

Андреев заварил чай, у кого-то одолжил баранки, внес все это в комнату к Семену. Уже стемнело, когда на крылечке затопало несколько пар ног. Он слышал, как Семен завел детей в квартиру, начал раздевать их.

— Здесь наш дом. Это ваши кроватки, а это ваши игрушки. Жанночка, я тебе обещал куклу — вот пока малюсенькая.

И вдруг — к старшему:

— Даня! Повтори… Что с мамой?

— Папа, я не знаю. Дядя нас посадил на пароход и сказал: «Мама тяжело больна и больше с кровати не встанет».

Была ночь, когда Восков вышел на крыльцо и присел рядом с Андреевым. Несколько минут оба молчали.

— Детям молоко нужно, Семен Петрович. Думали?

— Думай — не думай, а молоко у нас сейчас, в рабочих семьях, редкость. Не будем фантазировать, Саша. Вырастут, как и мы росли. А через день демонстрацию увидят. Как думаешь, за кем пойдут люди?

— За нами, Семен Петрович. Рабочего фразой не возьмешь.

Всю ночь на первое мая он просидел в большевистском комитете и обучал молодежь международному гимну рабочих. Слов «Интернационала» еще многие в России не знали, даже партийцы. Он затягивал своим сильным чистым тенором:

Весь мир насилья мы разрушим…

И люди, волнуясь и стараясь попасть в тон, подхватывали:

… До основанья, а затем —

Мы наш, мы новый мир построим…

Четыреста человек обучил он в эту ночь «Интернационалу».

И когда мощная рабочая колонна вышла на песчаную площадь у Разлива со словами пролетарского гимна, — это было неожиданностью, ударом, потрясением и для «бывших», и для меньшевиков и эсеров.

Рабочие шли с семьями, с детьми, одетые по-выходному, а над ними реяли знамена с большевистскими лозунгами.

— Братья и друзья! — кричал с трибуны меньшевистский оратор. — Не торопитесь безоговорочно осуждать Временное правительство. Только победа в войне откроет перед нами…

Восков стоял у самой трибуны, Женю он держал на руках, а мальчишки, глазея по сторонам, цеплялись за отца. Услышав над головой провокационные речи, Семен передал детей на попечение соседей и взобрался на трибуну. Многие сестроречане еще не знали нового рабочего, но другие уже помнили его по цеху, по райкому, по ночной спевке. «Русский эмигрант Восков, — передавали в толпе от группы к группе, — у него боевое прошлое. Это он нас „Интернационалу“ учил».

— Товарищи! Нам тут все твердят о победе. А на кой лях нам победа одних империалистов над другими? Нам нужна победа пролетариата. Нам нужна победа не для заводчиков и министров-капиталистов, а победа для нас, для наших детей, для счастья трудящихся.

Неожиданно задул сильный ветер, пошел снег. Но люди оставались там, где стояли, внимательно слушая нового оратора.

— Нынче пролетариат, как гордый буревестник, побеждающий и победивший, празднует свой день мировой солидарности. Он строит новую жизнь, он отвоевывает власть для себя, а не для какого-нибудь дяди. Вся власть Советам, товарищи!

— Восков, дай теперь и нам немного поговорить с народом, — засмеялся Зоф. — И собери, пожалуйста, свою юную гвардию. Она уже на пригорках в свержение царя играет.

…Это была горячая страда, когда большевики завоевывали рабочую массу.