Читать книгу - "Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905—1917 - Ричард Пайпс"

Вторая часть книги, «Большевики в борьбе за власть», повествует о том, как партия большевиков захватила власть сначала в Петрограде, а затем и в губерниях Великороссии, установив по всей территории однопартийный режим с присущими ему аппаратом подавления и централизованной экономической системой.

Третья часть, «Россия под большевиками», охватывает период гражданской войны; в ней рассматриваются процесс отделения и присоединения вновь приграничных территорий, международная деятельность советской России, культурная и религиозная политика большевиков и коммунистический режим в том виде, какой он принял в последний год ленинского руководства.

Невозможно переоценить трудности, встающие на пути историка, взявшегося за столь сложную и обширную тему. Однако трудности эти проистекают вовсе не из-за нехватки источников, как обычно полагают: при всей труднодоступности определенной доли документов (в особенности тех, которые обнажают кухню большевистских резолюций) материалов, по сути, более чем достаточно, и уж во всяком случае их больше, чем способен переварить один человек. Проблема историка заключается скорее в том, что русскую революцию, как одну из составляющих нашего времени, трудно оценивать хладнокровно. Советское правительство, контролировавшее основной корпус источников и начальствовавшее над историографией, желало, чтобы его источник легитимности — революция — описывался сообразно его же установкам. Десятилетиями целеустремленной подачи исторических событий оно сумело не только установить каноны описания событий, но и определить их выбор. Среди многих тем, запретных для историографии, — роль либералов в революциях 1905 и 1917 годов, заговорщический характер большевистского октябрьского переворота, категорическое неприятие большевистского режима через полгода после прихода его к власти всеми классами, включая и рабочих, отношения большевиков с Германией в 1917–1918 годах, военная кампания, направленная против русской деревни в 1918 году, и голод 1921 года, унесший более пяти миллионов жизней. Поэтому, приступая к созданию научной истории русской революции, исследователю предстоит не только переработать гигантскую массу фактического материала, но еще и сбросить с себя ту смирительную рубашку, в которой семьдесят лет содержала историческую науку официальная историография. Впрочем, в этом отношении Россия не составляет исключения. Во Франции тоже долгое время революция служила в основном пищей для политической полемики: научная кафедра по изучению ее истории была учреждена в Сорбонне лишь в 80-х годах прошлого века, то есть по прошествии целого столетия, во времена Третьей республики, когда на события 1789 года уже стало возможным взирать несколько отвлеченно. Но споры так и не утихли.

И все же при самом научном подходе истории современных революций не могут быть свободны от личных оценок: мне не приходилось читать исследований по французской или русской истории, которые не выдавали бы со всей очевидностью, несмотря на все заверения авторов в беспристрастности, на чьей стороне лежат их симпатии. И причину этого не приходится искать далеко. После 1789 года революции поставили самые жгучие этические вопросы: должно ли разрушать создававшиеся веками и испытанные временем современные институты ради новых идеальных систем; оправданно ли жертвовать благополучием и даже жизнью людей нынешнего поколения ради поколений грядущих и можно ли вообще превратить человека в идеальное существо, кладезь одних добродетелей? Закрывая глаза на эти вопросы, поднятые Эдмундом Бёрком уже два столетия назад, не разглядеть и не понять чувств и побуждений, которые двигали и теми, кто творил революции, и теми, кто противился им. Ибо в конечном счете топливом революционных пожаров, разгоравшихся после 1789 года, служила не политика, а вера.

Таким образом, научный подход требует от историка критической оценки источников и честного отношения к фактам, в них почерпнутым. Но это вовсе не означает этического нигилизма, то есть позиции восприятия происходящего как неизбежного и должного и, значит, стоящего за пределами добра и зла, — позиции, которую занимал Бердяев, утверждавший, что судить о русской революции можно не более, чем о наступлении ледникового периода или о падении Римской империи. Но русскую революцию произвели не слепые силы природы и не безликие массы, а вполне реальные личности, преследовавшие свои интересы. При всех стихийных чертах она явилась результатом преднамеренных действий, и потому не может не подвергаться оценке.

В последнее время некоторые французские историки призывают положить конец спорам о причинах и смысле Французской революции, объявив их «исчерпанными». Но явление, ставящее перед нами столь фундаментальные философские и моральные вопросы, неисчерпаемо. Ибо спор идет уже не только о том, что произошло в прошлом, но и о том, что может случиться в будущем.

Ричард Пайпс Чешэм, Нью-Хэмпшир, май 1989 года