Читать книгу - "Скопин-Шуйский - Наталия Петрова"

Изучая русский погребальный обряд, современные историки среди прочих захоронений исследовали и прах Елены Глинской. Результаты исследования потрясли даже видавших виды криминалистов: в хорошо сохранившихся волосах и ногтях великой княгини было найдено такое количество солей ртути, что его с избытком хватило бы на несколько отравлений. Кроме того, в костных останках сохранились мышьяк, свинец, цинк, медь и селен^[8]. Превышение нормы последних веществ еще можно как-то объяснить особенностью косметики того времени, действительно содержащей эти небезопасные для организма вещества, но вот насыщенность волос солями ртути — только отравлением этим самым любимом ядом Средневековья.

После смерти Елены Глинской начался период, который сам Иван Грозный назовет «царством без правителя», а один из его современников — «безгосударством». Боярские группировки Бельских и природных Рюриковичей Шуйских соперничали при дворе, заточали в тюрьмы, морили голодом и отправляли на казнь своих противников. «Кулак нам — совесть, а закон нам — меч», — сказал о подобных нравах современник той эпохи Шекспир. В 1542 году Шуйские фактически произвели переворот и стали править, не опасаясь конкурентов, безраздельно. Вскоре, возглавляемые алчным и властолюбивым Андреем Шуйским, они решили удалить царского приближенного Федора Воронцова, которого «обесчестили, оборвали на нем одежду… и хотели убить на наших глазах», как написал позже Иван Грозный. Убийства не произошло, юный царь упросил пощадить своего любимца, и Воронцова ждала всего лишь ссылка в Кострому.

Пока «стояла вражда между великого князя боярами», наследник подрастал, набирался сил и опыта правления. Уже в 13 лет юный царь впервые проявил свой нрав и отдал приказ схватить и убить Андрея Шуйского, повинного в удалении из Москвы Воронцова. После этой расправы Шуйские на время утратили свое главенство при дворе, а Глинские, напротив, вновь возвысились. Федор Скопин-Шуйский вместе с другими Шуйскими не по своей воле покинул Москву. Но удаление Шуйских от власти было недолгим: своих обид и поражений этот клан никому не прощал и всегда стремился к реваншу, да и возможность для этого вскоре представилась.

В 1547 году великий князь Иван Васильевич венчался на царство. В тот год в Москве один за другим случилось несколько пожаров, а летом, которое выдалось особенно засушливым, вспыхнул пожар, «какого никогда не бывало». Начавшись на Арбате, огонь со скоростью молнии распространился к Неглинной, затем ветер ловко перебросил его к Кремлю, где он в мгновение ока зажег кровли кремлевских соборов. В тот июньский день безжалостный огонь спалил в деревянной Москве около 25 тысяч дворов и погубил более двух тысяч жителей. Сгорели расписанный Андреем Рублевым Благовещенский собор Кремля, Чудов монастырь, выгорели многие храмы. Чудом уцелел Успенский собор в Кремле и в нем наиболее чтимая в Москве Владимирская икона Божией Матери.

Что и говорить, пожары в те времена были делом обыкновенным: летописи пестрят сообщениями о них. За исключением каменных церквей почти все постройки в городах были деревянные — как правило, из ели и сосны, поэтому города выгорали в считаные часы, как смоляной факел. В 1433 году сгорел «от грома и молнии» город Колывань (Таллин), в 1438 году произошел пожар в Смоленске, в 1440 году выгорел весь Полоцк, в 1445-м — вся Москва, не сохранились даже каменные церкви. В 1488 году от пожара в Москве погибло пять тысяч жителей, а в 1493 году во время бури в Москве вспыхнул пожар небывалой силы, — «как Москва стала, таков пожар на Москве не бывал».

Пожар, как правило, вспыхивал из-за неосторожного обращения с огнем. В XVI–XVII веках даже издавались специальные противопожарные указы, запрещавшие горожанам топить летом печи в избах; для приготовления пищи предписывалось устраивать летние печи на дворе, а на случай опасности завести рядом с домами ящики с песком, багры, топоры и прочие необходимые в таких случаях приспособления.

После пожара 1547 года по Москве поползли упорные слухи, что случился он не сам собою, а причиной его стал поджог, поджигателями же называли Глинских. Поджоги действительно случались в Москве, в другой раз, может быть, этим слухам бы и не поверили. Но многочисленные жертвы и странным образом уцелевшие во время пожара усадьбы Глинских усилили давно разгоравшуюся нелюбовь к известному своим стяжательством семейству. К распространявшимся со скоростью огня домыслам добавлялись самые невероятные россказни о колдовстве бабки царя — Анны Глинской. Нетрудно догадаться, в чьих интересах было распространение этих пусть и нелепых, но очень своевременных слухов.

Когда через два дня после пожара молодой царь отправился в митрополичий Новинский монастырь навестить больного митрополита Макария («разбившегося», спасаясь от огня в Кремле), бояре решили воспользоваться случаем и открыто выказать царю недовольство Глинскими, представленными в глазах царя виновниками пожара. Летописец называет имена этих бояр-оппозиционеров: протопоп Федор Бармин, князь Федор Иванович Скопин-Шуйский, Юрий Темкин, Иван Петрович Федоров, Григорий Юрьевич Захарьин, Федор Нагой «и иные мнози»^[9]. Какие события произошли от момента ссылки князя Федора Скопина-Шуйского до его появления в Москве, неизвестно, но не стоит сомневаться, что пострадавший от интриг Глинских Федор не упустил случая расправиться со своими противниками. Выслушав бояр и своего духовника «протопопа Благовещенского Федора», царь приказал провести розыск по горячим следам.

Через несколько дней, «в неделю, на пятый день после великого пожару», то есть в воскресенье 26 июня, на площади перед Успенским собором в Кремле бояре собрали «черных людей», чтобы выяснить: «Кто Москву зажигал?» Собравшиеся поведали о «волховстве» Анны Глинской «с детьми», княгиня будто бы вынимала сердца у людей, клала их в воду, а тою водой окропляла Москву, и оттого Москва сгорела: «княгиня Анна сорокою летала да зажигала». Разумеется, у подозрений народных, помимо мистической, была и вполне реальная основа, которую назвал летописец: «И сие глаголаху чернии людие того ради, что в те поры Глинские у государя в приближение и в жалование, а от людей их черным людем насилство и грабеж, они же их от того не унимаху». Убежденность в том, что причина пожара — козни Глинских, была единодушной, и проводившие расследование рассудили, подобно римлянам, что «глас народа — глас Божий».

В городе, лежащем в руинах и черном от недавнего пожара, направить народный гнев в нужное русло было не трудно, и бояре, как считает летописец, «наустиша черни» на Глинских. Дядя царя Михаил Глинский был в то время во Ржеве, и гнев народный обрушился на его брата Юрия Глинского. Впав в озлобление и неистовство, толпа растерзала его прямо в Успенском соборе, а затем кинулась грабить дворы Глинских и убивать их людей. Через три дня охваченная безумием толпа явилась в село Воробьёво, «глаголюще нелепая», требуя у царя выдачи его бабки Анны Глинской и дяди Михаила, которых царь якобы прятал у себя. Иван IV приказал схватить и казнить крикунов, пресекая бунт.