Читать книгу - "Щёлоков - Сергей Кредов"

Когда началась Гражданская война, металлургический завод остановился (производство на нем будет возобновлено только в 1932 году). Местное население по большей части разъехалось по селам, оставшиеся выживали за счет нескольких шахт, которые еще худо-бедно продолжали работать. За уголь и хлеб Донбасса шла яростная борьба между всеми противоборствующими силами. Кого только не повидали за эти годы жители станции Алмазная: белых, красных, зеленых, махновцев, петлюровцев, немцев, австрийцев… Тяжелее всего пришлось им в неурожайные 1920–1921 годы, когда привычным блюдом стали щи из крапивы, щавеля, лебеды. Всё мало-мальски ценное, имевшееся в доме Щёлоковых — часы, сапоги Анисима Митрофановича, швейную машинку, — пришлось обменять на продукты. Выручала и корова: «Нажав серпом мешок или сноп луговой или болотной травы осоки, несли ее домой кормилице нашей — буренке. Кормилицу мы все холили и жалели. Ведь это она спасла от голода в тяжелые неурожайные 20-е годы» (из дневника Н. А. Щёлокова).

В восемь лет Николай научился ездить верхом, а с десяти стал работать коногоном на шахте. Анисим Митрофанович вместе с сыном Филиппом в начале 1920-х уезжали батрачить на Кубань. Вернувшись, Щёлоков-старший устроился на шахту, стал бригадиром. За минувшие годы население края сократилось, и семья получила возможность переехать в отдельную квартиру из двух комнат.

Трудное детство. Но тогда это не казалось чем-то необычным. Детство, юность, надежды на скорые перемены к лучшему… В своем дневнике семидесятилетний Щёлоков вспоминает, как в эти «беспечные годы» они с друзьями играли в городки, футбол, разводили голубей, ловили пескарей в пруду, весьма романтично замечает, что нет большей радости, чем проскакать галопом на быстром коне, «когда ветер шумит в ушах и дубовые ветки хлещут по лицу».

Из дневниковых записей министра внутренних дел Щёлокова (ноябрь 1975 года): «Те, кто не был в Донбассе, представляет, будто бы там всё в угле, копоти и в дыму. Какое заблуждение! К сожалению, не все знают, что Донбасс — не только уголь, это настоящая жемчужина природы. Сколько здесь лиственных и хвойных лесов, а сколько уток и другой дичи! И, кажется, нет краше рек Луганки и Северского Донца с берегами, утопающими в зелени».

Он был романтиком, Николай Анисимович…

Мальчик из рабочей семьи вступает в жизнь. Пока ничего необычного, всё — как у других его сверстников и земляков. А чем он отличается от других? О чем мечтает?

Он учится рисовать. Чтобы приобрести бумагу, карандаши и краски, собирает лекарственные травы, мел и несет их продавать на базар в Кадиевку. В 14 лет Николай пишет портрет Тараса Шевченко, который много позднее подарит музею поэта в Киеве. Еще несколько юношеских работ Щёлокова — пейзажи — находится в его музее в городе Стаханове. В зрелом возрасте Николай Анисимович оставит серьезные занятия живописью, но страсть к рисованию сохранит: нередко на долгих партийных совещаниях он будет коротать время за этим занятием.

Из дневника Щёлокова видно, насколько значительное место в его жизни занимает увлечение живописью. Мальчиком он мечтает познакомиться хоть с каким-нибудь «настоящим» художником. Пройдет время, и вот он уже наблюдает полотна знаменитых мастеров в музеях Рима, Берлина, Антверпена… И фиксирует свои переживания — для себя. А с кем ими поделиться? С товарищами по партии? Они бы, наверное, только насторожились, узнав, какие мысли занимают столь ответственного работника.

Но прежде — случай из жизни одного из таких товарищей. В начале 1960-х официальная советская делегация впервые по приглашению папы римского отправилась в Ватикан. Ее возглавлял Н. В. Подгорный, будущий «президент» СССР. Рассказывают, что организаторы визита из советского дипкорпуса придумали «домашнюю заготовку»: в музее, который должен был посетить Подгорный, они приметили картину Ренуара. Высокому гостю полагалось в этом пункте маршрута блеснуть эрудицией: «О! Какой прекрасный Ренуар!» И вот они подходят к картине… Всё по плану. Николай Викторович останавливается и восклицает: «О! Какой прекрасный… Репин!» Переволновался человек, бывает.

Возвращаемся к записям Щёлокова.

«Старое полотно по тонам красок, по манере письма способен определить почти каждый грамотный человек (не каждый, как мы только что убедились. — С. К.). Именно по этим тонам, по манере письма хоть чуть-чуть походивший в художественные галереи человек сумеет отличить Рафаэля от Тициана, Ван Гога от Гогена, Рембрандта от Ван Дейка, Брюллова от Тропинина, Репина от Архипова, Васильева от Куинджи.

Когда я увидел в Италии картины Боттичелли, мне показалось, что ничего подобного я не видел… „Рождение Венеры“ действительно величайшая картина в мире. Я любовался Боттичелли, радовался красоте его полотен, но объяснить почему — я не мог. Это остается и сегодня для меня не прочитанной еще книгой.

Все мы с трепетом смотрим на великие полотна мировой живописи, говорим о них тихо, шепотом, будто бы как в храме, боясь потревожить или помешать кому-то священно молиться… Без конца хочется любоваться этими воистину великими произведениями искусства. Поэтому понимаешь, почему часами сидят люди, любуясь, отдыхая, наслаждаясь красотой композиции, рисунка и тонами красок. Эти картины воистину чаруют и волнуют людей и спустя четыреста лет».

Но пока до посещения музеев мира Николаю далеко. Надо окончить школу, получить специальность, выбиваться в люди. Выбор у паренька из Донбасса невелик: либо шахтер, либо металлург. Он будет металлургом.

…Где-то рядом живут многие из будущих руководителей страны.

В доме при металлургическом комбинате в одной комнате ютилась и семья Брежневых — в поселке Каменское (с 1936 года — Днепродзержинск). Когда в Гражданскую завод остановился, Брежневы уехали в Курскую область. Вернулся сюда Леонид Ильич только в 1931 году. За время отсутствия он выучился в техникуме на землемера, поработал по специальности в Свердловской области, женился, стал отцом дочери Галины, поступил было в Москве в Институт сельскохозяйственного машиностроения, но оставил его, не имея возможности жить с семьей в столице. В Каменском устроился слесарем в теплосиловой цех и стал учиться на вечернем отделении металлургического института. Тоже просматривается будущее металлурга. Хотя, кажется, Леонид Ильич уже понимает, что тяготеет к общественной работе. В возрасте двадцати пяти лет вступает в партию.

Илья Яковлевич Брежнев, Анисим Митрофанович Щёлоков и тысячи других рабочих Донбасса мечтали выучить детей, дать им путевку в иную, лучшую жизнь, благо для этого появились условия. «Для меня высшей наградой будет, если вы получите высшее образование», — говорил детям Брежнев-старший. Впоследствии интеллектуалы с университетскими дипломами, помощники и «спичрайтеры» генерального секретаря будут подшучивать над его познаниями в области тех или иных наук, да и сам он вполне добродушно будет воспринимать эти шутки. «Кто поверит, что Леня Брежнев читал Маркса!» — как-то воскликнул он, вычеркивая из речи слишком умную цитату. Но тут хочется проявить к нему снисхождение. Крохи познаний Леонид Ильич буквально вырывал в не юном уже возрасте, обремененный семейными заботами, после тяжелого труда в цехе. Его вдова Виктория Петровна много лет спустя вспоминала в беседе с писателем В. Карповым: «Получалось так: когда утром идет на работу, то вечером — в институт, а если вечером работает — утром учится. Бывало, придет, одни зубы белые: кочегар есть кочегар! Ванны не было. Воду на плите нагревали, кочегара отмывали, в студента превращали!.. Вот так четыре годика прокрутились».