Читать книгу - "Феликс Дзержинский. Вся правда о первом чекисте - Сергей Кредов"

В возрасте семи лет, уже умея читать и писать по-польски, Феликс принимается осваивать русский язык. Сестра Альдона готовит его к поступлению в гимназию. У него хорошая память, способности к математике – это от отца. С русским намного хуже. Язык метрополии в Королевстве Польском – официальный. Во многих учреждениях висят таблички: «Говорить по-польски строго воспрещается».

Осенью 1887-го Альдона везет брата в Вильно. Он успешно сдает вступительные экзамены в первую Виленскую гимназию. Отныне Феликс живет в губернском городе: сначала на квартире с матерью, а затем в частном пансионе при учебном заведении.

В первом классе Феликс остается на второй год. Подвел, конечно, русский язык. Но не следует на этом основании записывать юного Дзержинского в митрофанушки. Дореволюционная классическая гимназия – особенное заведение. Ее выпускники имели право без экзаменов продолжить обучение в любом российском университете. Считалось вполне нормальным, если треть или четверть класса останется на второй год. Русский язык относился к числу наиболее трудных дисциплин. Оцените требования: ученик четвертого класса должен был знать наизусть больше ста стихотворений и басен.

Дальше дела пошли несколько лучше. Так, в ведомости по окончании 5-го класса видим отличную оценку по Закону Божьему, остальные – «хорошо» и «удовлетворительно». По выходе из гимназии Дзержинский получил свидетельство со следующей записью: «Дзержинский Феликс, имеющий от роду 18 лет, сын дворянина, в вероисповедании римско-католическом… в бытность свою по VIII класс Виленской гимназии поведения был отличного и оказал при удовлетворительном внимании, удовлетворительных успехах, удовлетворительном прилежании следующие успехи в науке…» К тому времени Феликс уже определится со своим революционным будущим. Он уйдет из гимназии со скандалом, не получив аттестата. Отсюда и оценки: «хорошо» – только по Закону Божьему, «неудовлетворительно» – по русскому и греческому языкам.

О дореволюционной системе классического образования в наши дни отзываются с пиететом. Современники же подвергали ее суровому суду. Чехов в рассказе «Человек в футляре» сравнивает гимназию с управой благочиния, где «кислятиной воняет, как в полицейской будке». Или взять, предположим, Вячеслава Менжинского, считавшегося в среде большевиков интеллектуалом. Полиглот, говоривший на 19 иностранных языках, Менжинский, по его словам, вскакивал по ночам от ужаса, когда ему снилась родная Санкт-Петербургская гимназия.

…Жизнь в российской классической гимназии подчиняется строжайшим регламентациям. Посещение занятий – только в форменной одежде. При встрече на улице с высшими городскими чиновниками гимназист обязан снять фуражку и раскланяться. В книгах учета фиксируются опоздания на уроки, неуместные вопросы к преподавателям, разговоры во время занятий. Классные наставники, инспектор и директор систематически посещают квартиры учеников, расспрашивают соседей об их поведении. Возвращаясь с каникул, каждый воспитанник обязан сдать в канцелярию отпускной билет с отметками полиции о поведении и справку священника о выполнении религиозных обрядов.

А зачем вбивать в юные головы мертвые языки? Бесконечные письменные переводы с латыни, греческого отнимают у гимназистов уйму времени. Долбежка, зубрежка – с шести утра до девяти вечера. На такую нагрузку был рассчитан учебный процесс в гимназии, начиная с третьего класса. Молодежь просто хотят занять, отвлечь от свободолюбивых мыслей – в таком стремлении подозревает правительство демократическая общественность.

Не случайно же не было такого понятия: гимназическое братство, в отличие от братства лицеистов. Друг друга ненавидели: Дзержинский и Пилсудский, Ульянов-Ленин и Керенский. Хотя были однокашниками, первые – по Виленской гимназии, вторые – по Симбирской.

Если в самой России классическую гимназию называют «полицейской будкой», то как могут относиться к ней в национальных окраинах? Там она – элемент национального подавления.

Юный Дзержинский в повседневном поведении не похож на бунтаря. Начальник Польши Юзеф Пилсудский запомнил его таким: «Выделялся он среди учеников деликатностью и скромностью. Достаточно высокого роста, щуплый, оставлял впечатление аскета, лицо, как с иконы». Иное дело, когда Феликс чувствует себя униженным, оскорбленным. Тут он мгновенно закипает. Директор Виленской гимназии издал распоряжение, обязывающее учеников изъясняться только на русском языке. Увидев это объявление, возмущенный Дзержинский врывается в учительскую, где за столом собрались педагоги, и выплескивает свое негодование, обращаясь прежде всего к преподавателю русского языка по фамилии Рак, особенно ненавидимому гимназистами. Альдона Эдмундовна пишет: «Это выступление Феликса застало педагогов врасплох. Они были так ошеломлены, что не успели принять никаких мер. Дома Феликс весело рассказывал обо всем этом, чувствуя большое удовлетворение от выполненного долга».

Но лучше бы он сдержался. Благоразумнее для него было уйти из гимназии тихо. От демарша Феликса впоследствии пострадают его братья.