Читать книгу - "Жена лекаря Сэйсю Ханаоки - Савако Ариеси"

В преклонном возрасте дед провел много приятных часов в обществе Наомити Ханаоки. И хотя здоровье старика было достаточно крепким, в один прекрасный день, когда Каэ исполнилось восемнадцать, его хватил удар – причем безо всяких видимых причин и жалоб на недомогание, – и он тихо умер в своей постели. Имосэ предпочли позвать семейного врача, а не Наомити, но, когда врач прибыл, дед уже отошел в мир иной. К тому времени минуло более десяти лет с тех пор, как Садзихэй принял на себя обязанности главы семьи, поэтому внезапная смерть инкё не доставила Имосэ никаких серьезных неудобств, а селяне еще долго обсуждали, как спокойно и безмятежно он покинул этот мир.

Поскольку в прошлом дед являлся чиновником довольно высокого ранга, для него устроили пышные похороны. На первое поминовение счел своим долгом явиться каждый житель Натэ, чтобы отдать ему дань уважения. У дома Имосэ выстроилась длинная очередь желающих воскурить благовония по покойному. Членам семьи надлежало принимать всех этих скорбящих, и у них не осталось времени предаваться собственному горю. По правде говоря, в доме скопилось столько родственников и близких друзей, что атмосферу можно было назвать мрачной только с большой натяжкой. Восемнадцатилетняя Каэ, само собой разумеется, осознавала всю важность происходящего. Но она, как и все остальные Имосэ, была слишком занята текущими делами на всем протяжении тюина,[12]чтобы убиваться по усопшему; к тому же дед умер внезапно и без страданий, что тоже сыграло свою роль. Прошло немало времени, прежде чем внучка начала по нему скучать.

Поскольку Каэ предстояло появляться на людях, родители позаботились о том, чтобы сделать ей приличную прическу и обрядить в соответствующее случаю черное шелковое кимоно. Девушке полагалось везде следовать за матерью и приветствовать гостей и односельчан. Именно тогда она и увидела Оцуги во второй раз. Наомити приходил на поминовение днем раньше и пропьянствовал в доме Имосэ всю ночь. Оцуги с красными четками в руках и в подобающем кимоно из шелка ручной работы стояла среди скорбящих. Каэ она показалась воплощением святости, словно это была сама босацу Каннон[13]с лазурным сиянием над головой. Гостья полностью завладела вниманием девушки, которая попросту не могла отвести от нее взгляда.

Остальные тоже смотрели на Оцуги во все глаза, поскольку та редко появлялась на общественных мероприятиях. В тот день присутствие этой красавицы напомнило всем о ее прошлом, и людей в который раз поразило то, как молодо она выглядит, хотя выносила и родила семерых детей. Обычно женщины, преодолевшие сорокалетний рубеж, окончательно теряли привлекательность – многочисленные роды и долгие годы изнурительного труда делали свое дело. Но Оцуги казалась по меньшей мере лет на десять моложе своего возраста и была необычайно элегантна и грациозна в своем траурном наряде. Похоже, не одна Каэ увидела у нее над головой ореол.

Замечала ли Оцуги все эти взгляды? Без сомнения, внимание и восхищение собравшихся, которые таким образом отдавали дань ее молодости и красоте, льстили жене деревенского лекаря. И хотя голова ее скромно склонилась, спина оставалась прямой – Оцуги наверняка кожей ощущала каждый восторженный взгляд. Однако наивной Каэ и на ум не пришло заподозрить ее в лицемерии. Девушка стояла словно завороженная и пожирала глазами женщину, которая, казалось, в тот день была еще прекраснее, чем образ, запечатлевшийся десять лет назад в детской душе.

Простых селян в особняк не пускали. Они молились перед установленным в тени сада алтарем, в то время как гроб находился в доме. Наомити, как любимого друга покойного, позвали в дом без жены, что в данном случае считалось вполне естественным. Кроме того, даже если бы Оцуги и можно было пригласить во внутренние покои, Каэ попросту не смогла бы этого сделать. Девушка так и стояла в саду, не в силах сдвинуться с места, когда Оцуги прошла мимо нее.

По всей видимости, кимоно Оцуги являлось частью ее приданого, а потому сильно выделялось на фоне более скромных нарядов самурайских жен и других селян. Пошитое из жесткого шелка ручной работы, оно вполне соответствовало ее положению. В свете того, что по сравнению с Мацумото Ханаока занимали более низкую ступень на социальной лестнице, родители Оцуги не снабдили ее официальным кимоно мягкого блестящего шелка, мудро рассудив, что у нее не будет случая надеть его. И все же это был богатый наряд, элегантно приспущенный сзади на шее, с аккуратно уложенным воротником и плотно прилегающим парчовым поясом-оби. Оцуги подошла к алтарю, низко поклонилась, явив взору бледно-зеленую ленту вокруг пучка волос, и взяла ладан. Глядя на то, как тонкие пальцы изящно растирают шарики, Каэ невольно подумала, что красивые люди красивы от рождения – с головы до кончиков пальцев рук и ног. Ей также пришло в голову, что гордая повадка Оцуги – проявление ее необыкновенных умственных способностей. Жена лекаря поклонилась в сторону дедовых покоев, где находился гроб с телом, и молча кивнула каждому из Имосэ. Каэ стояла в стороне от своих родных и не думала, что ее заметят. Но когда затуманенное состраданием лицо красавицы обратилось в ее сторону, у Каэ возникло такое ощущение, будто ей в лоб уперлось острие меча. Не подозревая об обуревающих девушку чувствах, Оцуги поклонилась ей и двинулась к воротам. И исчезла из вида, при этом центральный шов ее кимоно не сбился ни на рин.[14]