Читать книгу - "Дом Счастья. Дети Роксоланы и Сулеймана Великолепного - Наталья Павлищева"

Расправа Сулеймана была скорой, две безымянные могилы на века остались подле Яффских ворот…

Иерусалим не забыл султана Сулеймана и его Хасеки Хуррем тоже не забыл, и то, что ею сделано, помнит. А вот Стамбул забыл, хотя со следующего года строительство приютов (имаретов), бесплатных столовых, больниц, школ и мечетей на средства, выделенные Хасеки Хуррем и собранные ею, началось и в столице, и во многих других городах империи – Эдирне, Андриаполе, Анкаре…

Она вернулась из хаджа иной, Сулейман смотрел в непостижимые зеленые глаза и пытался понять:

– Что ты там увидела и узнала?

– Мир един, Бог един, надо быть мудрей и добрей.

– Мир не един, в нем много враждующих сторон.

– В Мекке не было разницы между суннитами и шиитами, между турками и персами, между арабами и жителями совсем далеких стран. И о помощи Иерусалиму пришли просить люди разных вер.

– Бог един, но всем открыта истина.

Она снова возражала:

– Разве можно казнить или обижать за то, что кто-то крещен правоверным, кто-то христианином, а кто-то иудей? Разве Пророк говорил убивать тех, кто еще не пришел сердцем к Аллаху? Дай время прийти, пусть живут в своей вере.

– Ты стала мудрей…

– Да, Повелитель, когда прикасаешься к святыням, душа становится иной, понимаешь, что остальное суетно и мелочно. Ничто не имеет цены, кроме веры и жизни.

– Если бы все так думали, мир был бы полон святых, а это скучно.

– Я не святая. И хадж мне не зачтется.

– Это почему?!

Роксолана со вздохом опустила голову:

– Там… я думала о вас и мечтала о встрече с вами.

– Хуррем… и правда, не зачтется.

Она улыбнулась:

– Пусть, совершу еще… Вы обещали совершить вместе, – глаза блеснули лукавством, – тогда мне не придется думать греховно… А вы меня вспоминали?

– Нет.

Роксолана вскинула глаза в растерянности:

– Нет?

– Вспоминают тех, кого забывают. Как можно вспоминать о том, о ком не перестаешь думать?

Ее губы тронула улыбка, прижалась всем телом, уже совершенно не думая, греховно или нет. Сулейман обнял любимую, чувствуя, как она дрожит, усмехнулся: тридцать лет уже, а как девочка…

Никто не стал ее звать Хуррем-хаджах, как положено женщину, совершившую хадж. Роксолана сама не считала свой хадж полноценным, во-первых, и правда, не всегда думала, что положено, на обратном пути не только посетила мусульманские мечети Иерусалима, но и встречалась с неверными, в-третьих, и уезжала-то наспех…

Оставалась надежда: вот отправимся в хадж вместе с Сулейманом, он ведь обещал…

Но это путешествие по святым местам действительно сильно изменило женщину, она перестала обращать внимание на завистниц и недоброжелательниц, зато больше интересовалась благотворительностью. Именно после хаджа Роксолана организовала свой знаменитый Фонд, внесла в него огромную сумму скопленных денег, получила у Сулеймана разрешение и участок для строительства имарета своего имени, куда вошли мечеть, медресе, школа Корана, приют, бесплатные столовая, больница, фонтан и хаммамы для мужчин и для женщин.

А еще получила в свое распоряжение лучшего архитектора Османской империи того времени – Мемара Синана. Синану пришлась по вкусу задумка Хасеки, он с удовольствием выстроил этот комплекс и еще многие другие по велению своей госпожи.

Мало кто знал о совершенном хадже, немногие помнили о том, что столовые (а со временем их только в Стамбуле появилось шесть), где сотни бедняков ежедневно получали сытный обед из четырех блюд, и больница, где лечили и лекарства выдавали бесплатно, и школа, где учили, и еще многое другое построены и действуют на деньги и по распоряжению «ведьмы» Хуррем, и что на закрытии невольничьих рынков настояла тоже она…

Зато помнили, что захватила сердце султана «обманом» и уселась рядом с ним на трон проклятая роксоланка!

Народ не всегда способен отдать предпочтение благодарности перед сплетнями и слухами. И чем они нелепей и грязней, тем легче захватывают людские души. Испачкать кого-то легче, чем отмыть, а уж испачкать память особенно. Иерусалим помнит щедрость Хуррем, Стамбул нет.

В Стамбуле переполох. Вернее, переполох начался в Диване и заварил кашу сам Лютфи-паша – Великий визирь, муж султанской сестры Шах-Хубан Султан. Лютфи-паша, которого султан сделал Великим визирем после смерти от чумы многодетного Аяза-паши летом 1539 года, за дело взялся рьяно. Он серьезно занялся финансами столицы, да и всей империи, принялся экономить на всем подряд, кроме того нашел множество недочетов в распределении пенсий и благ чиновникам в Стамбуле.

Пока новый Великий визирь занимался финансами и ворчал на заседаниях Дивана, Сулейман терпел. Его мало трогали постоянные стычки визирей, презиравших друг друга из-за их родословных. Лютфи-паша, который был настоящим османом знатного рода, ненавидел Рустема-пашу, считая того безродным выскочкой и простым конюхом, и не упускал случая это подчеркнуть. Рустем-паша, ставший третьим визирем и тоже зятем Повелителя (он женился на Михримах Султан), отвечал взаимностью.

У Лютфи-паши было больше власти, у Рустема-паши острей язык, оба султанские зятья – один женат на сестре Повелителя Шах-Хурбан, второй на любимой дочери Сулеймана принцессе Михримах. Между двумя зятьями в Диване стоял второй визирь Хадим Сулейман-паша, но что он мог, если сам Повелитель молча наблюдал за стычками своих визирей?

Но сгубило Лютфи-пашу не противостояние с мужем Михримах, а излишнее рвение в вопросах нравственности.

После экономических задач Великий визирь озаботился соблюдением законов шариата в столице и с ужасом выяснил, что жители, причем не только гяуры, но и правоверные нарушают эти законы на каждом шагу! Они пьянствовали и прелюбодействовали, жены изменяли мужьям, а мужья пользовались услугами продажных женщин! Невиданное святотатство!

Великий визирь занялся выкорчевыванием, буквально выжиганием скверны.

Жители Стамбула смотрели, как горят в море суда, привезшие в трюмах лучшие вина, причем горели вместе с экипажами, словно моряки были виноваты в том, что их зафрахтовали именно для такой перевозки. Самим пьяницам вместо вина заливали в их жадные глотки расплавленный свинец.

Неверных супругов преследовали еще жестче, мужчин кастрировали прямо на улицах, а женщин зашивали в кожаный мешок и отправляли на дно Босфора.

Стамбул захлебнулся в криках боли и ужаса, люди стали бояться выйти вечерами на улицу, опасаясь быть обвиненными в прелюбодеянии, в гости больше не ходили, чтобы не получить порцию свинца в горло, трупы казненных без суда валялись на улицах неделями, распространяя страшное зловоние.

Сначала остряки посмеивались, что Лютфи-паша просто мстит другим за то, что сам ничего не может. Действительно, у них с Шах-Хурбан за пятнадцать лет брака родились всего две дочери, гарема султанскому зятю не полагалось. А у предыдущего Великого визиря старого Аяза-паши люльки гарема всегда были полны, тот оставил после себя более ста двадцати отпрысков, султан даже забирать в казну его состояние после смерти не стал, как делали обычно, все оставил наследникам…