Читать книгу - "Русалия - Виталий Амутных"

— Вначале был Он, кого человек называет смертью, — точно соединенный из темнеющего неба, из теплого камня, из рыбного запаха реки и шелеста засыпающих тополей проступил сквозь негу вечера голос волхва, — но смерть эта была жизнью и была душой. Когда Он оглянулся вокруг, то не увидел никого, кроме себя. И Ему стало страшно. Ведь и тебе бывает страшно, когда ты одинок. Но вокруг никого не было, и Он понял, что то был не страх, то было отсутствие радости. Тогда он стал существом, подобным соединенным в объятиях Сварогу и Макоши[16], подобным яйцу, и разделил себя на две части. Так появились небо и земля. Так появились мужчина и женщина.

Они сидели лицом к Днепру, покорно отражавшему все еще довольно светлое небо, и видели, как в узкий затон этого неба опускается, и все никак не опустится фосфорически мерцающая обнаженная фигурка Добравы. И продолжали ткаться слова Богомила, широкие и медленные, как все вокруг.

— Но женщина подумала: «Я вижу, он хочет сочетаться со мной. Но ведь Он сам меня создал. Лучше я спрячусь!» И она стала коровой. Но Он тут же обратился быком и в этом образе сочетался с ней. Она решила спрятать себя в курице, но Он тут же стал петухом и в этом образе сочетался с ней. Как не пряталась женщина, Он находил ее, и так возникло все, что существует в парах. Так Он стал своим собственным творением. И, если ты это знаешь, то знаешь и то, что сам являешься его творением. Когда же ты слышишь: «Приносить дары следует такому-то Богу». Или: «Самый справедливый Бог — такой-то». Ты можешь только посмеяться над этими невеждами или пройдохами, поскольку все Боги — это его творение, и все Боги — это Он сам. Он сделал это для того, чтобы стать различимым по именам и образам. Дышащий, Он зовется дыханием. Говорящий, Он зовется речью. Но все то лишь бесчисленные имена его дел. В любом из них Он не полон. Потому лучше называй его Душой. Это единственное, что можно почитать бесценным и полным. По этой же причине: ты — это тоже Он.

Вечерний воздух, подкрашенный тающими голосами и подголосками отдаленного гуляния, изнывающим гудом любострастных хрущей, плеском и призывным женским повизгиваньем у воды, невнятным шумом, наплывающим откуда-то слева, от теряющейся за холмистым берегом дороги, каждую секунду ясный воздух для любого, дышащего им, был полон все тех же зрелых и полных слов, но не каждому, конечно, следовало их различать.

— Как Он узнал в себе душу, так и тот из людей, детей Дажьбога, кто понял, что Он есть душа, становятся всем сущим. Тот же, кто, почитая кого-либо из Богов, говорит: он — это одно, а я — это другое, — тот просто глупец. Он подобен полезному животному. Ведь так же, как многие животные приносят пользу человеку, так и каждый человек приносит пользу Богам. И так же, как человек не хочет терять полезных для него животных, так и Богам неприятно, если человек знает, что он в душе Творца. Ибо тогда этот человек становится душой тех самых Богов, и они не в силах ему в том помешать.

— Так ведь… Глупец тот человек или нет, коль скоро все в этом мире предопределено? — завороженный словами учителя и вместе с тем — зрелищем купания Добравы, в блеске водяной ризы представлявшейся ему настоящей вилой[17], проговорил Словиша. — Одни рождаются цесарями, другие — рабами, и это непреложно…

— Так было не всегда. Древле существовало одно только сословие… — и вновь Богомил перешел на иносказание, предоставляющее натурам творческим больше свобод в овладении образом. — Он пожелал расшириться и создал царственных Богов, таких, как Хорс, Перун[18], Сварог, Святовит, Стрибог. Потом с той же целью Он создал Велеса и Макошь, Ладу и Лелю[19], и Дива[20], тех Богов, которые являются воплощением мирского богатства. А после он сотворил Семаргла[21]или Переплута, Ярилу[22], Зайца[23]и крылатых вил, чтобы они питали все сущее. И после всего Он создал лучший свой образ, ибо нет ничего выше этого образа, — Он создал Правду.

Наконец неясный шум, все настойчивее обращавшийся в отчетливый конский топот и жизнерадостные вскрики, вывел из сумерек, весело мазавших днепровские кручи синевой, небольшую рыхлую группу всадников, с левой стороны, с севера, неспешно вспахивавшую дорожную пыль. И в то же приблизительно время Словиша видел, выходящую на берег Добраву в блестящей водяной паволоке[24]. Невольно длинная тонкая шея его выгнулась круче, и на ней проступила пульсирующая жилка. Но сколько бы ни был Богомил поглощен течениями более значащей для него жизни, это не могло остаться им не замеченным.

— Да, действительно, все прежде было душой…. — в его голосе, будь Словиша не так увлечен зрелищем жизни, несомненно, заприметил бы лукавство. — И пожелал всевышний Род: «Пусть будет у меня жена, чтобы я мог произвести потомство, и пусть будет у меня богатство, чтобы я мог совершить деяние». С тех пор в том состоит предел желания всякого, живущего на земле. Но тебе-то следует не забывать, что жена духа — это речь, а его потомство — это дыхание, а его богатство — это глаз и ухо. Помни об этом.

Всадники были уже почти под горой. В таком же сладком, как сам вечер, непринужденном мужском хохоте становились различимы отдельные фразы, щедро изукрашенные щегольскими варяжскими словечками. «Да что… твоя кобыла… ты ж ее кормишь хворостом… — выкидывало все новые вспышки смеха чье-то незатейливое балагурство. — Вон, как у нее брюхо-то разнесло… Конечно, он ее любит… Ах, так ты ее любишь! Так, может, у нее брюхо по другой вине раздулось?..» А Добрава, выйдя на берег, уж собиралась пересечь ту самую дорогу, по которой двигался отряд конников, чтобы достичь того места, где была брошена ее одежда, но замешкала у придорожной ивовой кущи, слыша приближающиеся голоса. Ни ездоки, ни Добрава не могли видеть друг друга, разделенные той самой кущей до последнего момента, но момент наступил.

— Ого-го! — тотчас всколыхнулось несколько голосов, с удовольствием меняя тему своего пустозвонства. — Еще одна русалка!

— Но эта лепшая будет!