Читать книгу - "Шесть дней в Бомбее - Алка Джоши"

ней часто ставили в одну смену, и после мы вместе шли домой, но сегодня я последний раз видела ее в шесть вечера, когда пришла.

Извинившись, я предупредила доктора:

– Смотрите, не двигайте фишки! У меня глаза на затылке.

– Чтоб мне сдохнуть, не буду, богом клянусь, как добрый христианин.

Доктор был атеистом, и мы оба знали, что он врет.

* * *

Я вышла в коридор за Индирой. Подумала, ей нужно помочь перестелить постель. Однако она вошла в кладовую и сказала:

– Закрой дверь!

В растерянности я сделала, как она просила.

Развернувшись, Индира опустила стопку белья, прикрывавшую ей лицо. И я увидела, что на щеке у нее синяк, а верхняя губа разбита.

– О-о, Индира. – Я бросилась к ней, забрала белье и положила стопку на скамью посреди комнаты. – Дай посмотрю. – Я осторожно коснулась щеки, где расплывалось красное пятно, и скомандовала. – Садись.

Она, как ребенок, послушалась и ударилась в слезы.

Вдоль стен в кладовой стояли стеллажи, где хранилось постельное белье и полотенца. В дальнем конце помещался шкаф со средствами оказания первой помощи. У противоположной стены тянулись шкафчики медсестер (доктора переодевались в отдельном помещении). Мне нравилось, как тут пахло: лавандой, хлопком, розовой водой и слегка антисептиком.

Метнувшись к аптечке, я взяла раствор гипохлорита, марлю и антисептическую мазь. Индира на скамейке аккуратно вытирала слезы, дергаясь каждый раз, когда пальцы касались синяка.

– Бальбир? – спросила я, промокнув кровь с ее губ.

Она кивнула.

Я стиснула зубы. Муж уже не первый раз поднимал на нее руку.

– Три дочери и ни одного сына! Да что с тобой такое? – Индира изобразила голос мужа, затем переключилась на свой обычный тон. – Как будто я могу как-то это исправить!

Она плакала уже навзрыд, бросив вытирать слезы.

– Я так старалась, а ты все сейчас испортишь. – Я опустилась перед ней на корточки и взяла ее руки в свои.

Она попыталась улыбнуться, но не позволила ссадина на губе.

– Сона, я знаю, что ты скажешь.

– И что же? – Я отпустила ее и откусила кусок от марли, которую прижимала к ее опухшим глазам.

– Что я не могу просто постараться и родить сына. Я медсестра, Сона! Я знаю! Но он не верит. Ты хочешь, чтобы я ушла от него. Никогда прямо не говорила, но я понимаю. Но если я его брошу, куда мне пойти? Его родители вышвырнут меня и заберут девочек. – Она шмыгнула носом, и я дала ей еще марли – высморкаться. – Представляешь, во что превратится их жизнь? Я не могу этого допустить.

Я вздохнула. Похоже, я ничем не могла ей помочь, кроме как обработать травмы. Многовековая традиция превращала индийских дочерей, жен и матерей в расходный материал. Приходилось либо слушаться мужа и свекров, либо платить неподъемную цену. Моя мама не была знакома со своими свекрами-англичанами, но ей от этого было не легче. Она тоже страдала. Ведь когда она сошлась с отцом, родня просто вырвала ее из семьи, как торчащую из сари нитку.

У меня в шкафчике хранилась коробка компактной пудры. Мама пудрилась смесью толченой коры кедра, семян кунжута и корня костуса, чтобы лицо казалось светлее. Моей светлой кожей она всегда гордилась – в Индии считалось, что это позволяет привлечь достойных мужчин, – и все равно заставляла меня пудриться. Еще она любила «Афганский снег» – крем, одобренный королем Афганистана. Я им не мазалась, но, чтобы не обижать мать, терпеливо принимала подаренные баночки и относила на работу. Так что сейчас я достала пудру и замазала синяк на щеке Индиры и ссадину на ее губе.

– Бальбир не всегда таким был. – Она посмотрела на меня. – Пока не родилась вторая дочка, он покупал мне ладду у уличного торговца и сари, когда бывал на базаре. Тогда я любила его. А потом он начал ходить к Махалакшми.

В ужасе от того, сколько денег ему придется выложить дочерям на приданое, муж Индиры начал ставить на скачках. Но пока только проигрывал.

Я накрыла ее руки своими. Хорошо еще, что у нее остались светлые воспоминания о муже. Правда, они бледнели в сравнении с тем, во что он превратился сейчас.

В дверь постучали, мы с Индирой замерли, потом вскочили на ноги. Я вопросительно посмотрела на нее, она кивнула и одернула форменный фартук. Отперев замок, я открыла дверь.

На пороге стояла Ребекка, вторая медсестра-полуангличанка в «Вадиа». Увидев нас, она нахмурилась.

– Вам что, заняться нечем?

Она глянула на меня, потом на прячущуюся за моей спиной Индиру. И я заслонила ее собой, чтобы Ребекка ничего не разглядела.

– Как дела, Ребекка? – Я изобразила самую дружелюбную улыбку. – Родители в порядке?

Поступив на работу в «Вадиа», я думала, что мы с Ребеккой подружимся, у нас ведь было одно происхождение. Но в итоге мы сблизились с Индирой. Может, потому что старшая медсестра препоручала пациентов, требующих самого деликатного обращения, мне, хотя Ребекка работала в больнице дольше. Скорее всего, она поступала так из-за ходивших про Ребекку слухов. Поговаривали, у нее было что-то с одним женатым врачом, которого впоследствии перевели в другой город. Обо мне тоже много болтали – отец Соны сбежал из тюрьмы, и его вернули в Англию; перед отъездом он обокрал свое подразделение; он накачал ее мать наркотиками, чтобы уложить в постель, – так что я знала, как сплетни до крови обдирают кожу. Защищать отца я не горела желанием, но не хотелось, чтобы Ребекка думала, будто это я распространяю о ней слухи. Иногда я приносила ей кусок маминого пирога с карамелью или розовый пион из нашего сада, надеясь завоевать ее дружбу. Но у меня так ничего и не вышло.

Ребекка растянула губы в странной улыбке, больше напоминающей оскал.

– У нас все отлично, спасибо. Моя сестра снова беременна. А как твоя мама, Сона? Как она поживает? Надеюсь, ей не слишком одиноко?

Я вздрогнула. И отец, и мать Ребекки были живы. Ее мать-англичанка в школе влюбилась в учителя математики – индуса и вышла за него замуж. Кроме Ребекки, они родили еще двоих детей – настоящая бомбейская семья. А мой отец бросил мать с двумя малышами. Начав работать в «Вадиа», я поделилась этим с Ребеккой. Мне тогда казалось, я ей нравлюсь, она даже подарила мне книгу «Джейн Эйр». Теперь я уже жалела о своей откровенности, ведь ей определенно нравилось напоминать мне, что мою мать бросили.

Вспыхнув, я ответила:

– Она много шьет.

Ребекка подошла так близко, что я разглядела у нее на щеках следы от акне.

– Частная портниха. – Она с деланым сочувствием склонила голову. – Вот бедняжка.

Ребекка