Читать книгу - "Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену - Андреа Ди Микеле"

Австро-Венгрия присоединилась к мировой войне, имея сложную территориальную и институциональную конфигурацию, сложившуюся в результате многовековых событий, которые привели к разнообразной мозаике регионов, очень различных по политическим, социально-экономическим, культурным, языковым, религиозным устоям. Империя беспорядочно создавалась в результате серии захватов, победоносных войн и брачных соглашений. К первоначальным территориям семьи Габсбургов были добавлены в XIV в. Каринтия, Крайна (ныне занимающая большую часть территории Словении), Тироль, Триест и Истрия. В 1438 г. Габсбургам досталась корона Священной Римской империи, которую они почти без перерывов сохраняли до 1804 г., после того, как их титул императора мог относиться исключительно к их непосредственным владениям. В 1526–1527 гг., благодаря успешным брачным комбинациям, Габсбурги унаследовали короны Богемии и Венгрии, подчинив себе также Моравию, Силезию, Хорватию, Славонию.

Эти приобретения стали решающим и поворотным моментом в эволюции Габсбургской монархии. Если сначала ее территории несли по существу германский отпечаток, то с того момента их очертания стали чрезвычайно сложными и смешанными^[5]. На новых землях говорили на иных языках, тут существовали иные формы правления и национальные культуры.

Габсбурги — перед лицом турецкой угрозы — собрали короны Венгрии, Хорватии и Чехии, географически смежных территорий с культурной и религиозной близостью, но с весьма разными судьбами, языками и социальными структурами. Вена установила крепкую власть на восточных территориях относительно поздно, после консолидации политической системы, определившейся через королевства, герцогства, маркграфства, с четкими границами^[6]. Новые правители признали ранее существовавшие тут институты, придавшие форму пестрому государственному устройству, которому суждено было следовать по пути, отличному от путей наций-государств, в тот же период утверждавшихся в Западной Европе.

В начале XVIII в., в финале войны за испанское наследство, Габсбургская монархия также приобрела Миланское и Мантуанское герцогства и испанские Нидерланды, еще более обогатив разнообразие своих краев, к которым будут присоединены в 1770-е гг. Галиция и Буковина. В конце того же века, в противоположность тому, что происходило в Западной Европе, лингвистический и религиозный плюрализм империи стал еще более заметным. Мария-Терезия сначала, а затем, с еще большей силой, ее сын Иосиф II пытались придать значение централизованной административной власти, усилив бюрократический аппарат. Наиболее весомые мероприятия, направленные на модернизацию государства и на его компактную унификацию, были связаны с Иосифом II. Действия монарха, однако, вызвали сильное сопротивление со стороны элит различных территорий, что помешало централизованным усилиям Вены и вызвало блокировку почти всех реформаторских указов^[7].

В попытках унифицировать державу Иосиф II придавал особое значение языку. Эффективная бюрократическая машина не могла функционировать, используя десятки языков империи, и поэтому немецкий язык был поднят до уровня официального, став универсальным средством коммуникации между администрациями центра и периферией. Это решение было вызвано насущной потребностью преодоления анахронистических ситуаций, например, в Венгрии, где латынь по-прежнему использовалась в качестве официального языка парламентской работы и для связи с венской администрацией^[8]. На обвинения в намерении «германизировать» районы, где говорили на других языках, Иосиф II отвечал, что немецкий является единственным достаточно знакомым языком для правящих кругов и образованных классов населения, а также языком самой важной части его владений^[9]. Фактически в его цели не входила «германизация» собственно империи, но «только» ее сложного государственного аппарата. Однако на территориях, более или менее отдаленных от Вены, где господствовали другие языки, введение в обиход немецкого, хоть и ограниченного использованием исключительно в учреждениях, неизбежно звучало как попытка центра притеснить окраины. Протесты, вызванные «лингвистическим» указом, приобрели характер национальной и культурной защиты, образовав сложный комплекс претензий, выдвигаемых отдельными общинами в противопоставление немецкому господству.

Эти аргументы стали оружием, которое применяла, в первую очередь, многоязычная и космополитическая аристократия, беспокоившаяся из-за вмешательства центра, ставившего под угрозу ее контроль над государственными службами, где еще порой действовала система наследования должностей. Обязательность знания немецкого языка для всех государственных служащих представляло для них неприемлемое вторжение в местные прерогативы. Сформировалась энергичная консервативная оппозиция, воодушевленная дворянско-феодальной элитой, носительницей локальных интересов, противящейся любой форме централизма. Поднимая вопрос о лингвистической проблеме и о более-менее укорененных местных отличиях, эта оппозиция оказалась способной объединить разные социальные слои и интересы под одним своим национальным знаменем, распространяя протест за пределы узких границ привилегированных классов и придавая значимость территориальным реалиям, которые часто имели старинные и хорошо сохранившиеся общественные механизмы. Это было преддверием следующего столетия, когда язык стал самой мощной подпиткой национального сознания^[10].

Французская революция и наполеоновское землетрясение, бурление идей либерализма и национализма сильно повлияли на многоэтническую монархию. Империя Габсбургов вышла победительницей из военного столкновения и возросшей территориально благодаря приобретению после Венского конгресса земель, которые прежде составляли Венецианскую республику, а теперь стали частью нового Ломбардо-Венецианского королевства. Однако на самом деле с того момента империя должна была противостоять всё более нарастающей угрозе национальных притязаний, с одной стороны, и конституционных требований — с другой, что ставило вообще под вопрос абсолютную монархию. К этому добавлялись международные угрозы, прежде всего — Пруссии, претендовавшей на роль гегемона в обширном немецкоязычном пространстве. Революция 1848 г. серьезно пошатнула основание Габсбургского государства. Два главных очага революции вспыхнули в Венгрии и в итальянских владениях Австрии, но потрясена была вся империя, от Милана до Праги, от Будапешта до Венеции: баррикады доходили также до Вены. Национальные устремления переплетались с либеральными претензиями, наследием французского революционного духа.