Читать книгу - "Финикийский корабль - Василий Ян"

Узнав о моем горе, старик сильно взволновался:

— Как же так: ты учился ремеслу, старательно работал — и вдруг хозяин без всякой причины тебя прогоняет? Здесь несправедливость и человеческая злоба.

Мать сказала:

— Может быть, еще все уладится. Я сама схожу к горшечнику, обниму его ноги, и тогда он пожалеет бедную женщину, потерявшую кормильца дома.

— Нет! — воскликнул старик. — Этот горшечник мне не нравится: у него вид откормленного индюка. Может быть, твой мальчик сумеет заняться другим делом, которое будет не хуже, чем ремесло горшечника.

— Но только чтобы он не сделался моряком, — сказала мать и ушла в угол; она молча плакала.

Старик позвал меня к себе:

— Подойди сюда, сядь передо мной; слушай и отвечай на мои вопросы.

Он опустился на скамеечку, а я, подобрав под себя ноги, сидел против него на камышовой циновке.

— Знаешь ли ты, где можно найти хорошую, чистую глину без примеси песка?

— Еще бы не знать! Ее много там, близ дороги к Ливанским горам.

— Отлично! Мог бы ты наделать глиняных плиток величиной с мою ладонь?

— Он показал сморщенную кисть, покрытую волосами, и растопырил пальцы. — Только плитки надо делать ровными, одинаковыми и чистыми.

— Чтобы они были одинаковы, я сперва сделаю деревянную дощечку такой величины, как тебе нужно, а потом уже буду по этой дощечке обрезать ровные глиняные плитки.

— Ты хорошо смекнул. Если ты мне будешь изготовлять такие плитки, я тебе буду за них платить столько же, сколько хотел платить горшечнику.

Завтра же ты возьмешься за дело.

Я подумал: «Зачем Софэру нужны эти плитки? Не хочет ли он их обратить в золото, как, говорят, умеют это делать хохомы?[2]»

Но плитки нужны ему были для другого.

— Ты хочешь научиться читать и писать? — спросил Софэр.

— Это только ученые люди могут заниматься таким трудным делом, — проговорила из угла мать. — А при нашей бедности разве мы можем учить этому наших детей!

Софэр взял прутик, насыпал золы на пол, разгладил ее и начертил мне такой знак:

— Что это тебе напоминает?

Я подумал, посмотрел справа, посмотрел слева и сказал:

— Если повернуть немного, то этот знак похож на голову быка с рогами и ушами, — и нарисовал пальцем на золе.

— Верно! Вот этот знак и есть «алеф», по-сидонски[3]значит «бык». Если мы этот знак напишем, то будем говорить «а». А вот этот знак похож на дом или шатер — «бет» — и произносится как «б». Ты можешь его повернуть вот так, и тогда он совсем похож на шатер, из которого идет дымок. Ведь наши деды не жили в земляных хижинах, как мы живем теперь, а кочевали с баранами по полям: то здесь расставят свои шатры, то в другом месте, где хорошая трава.

Мать подошла ближе и тоже внимательно смотрела, как старик рисовал на золе свои значки.

— Этот знак не напоминает ли тебе голову нашего большого друга и труженика верблюда — «гимель», голову на длинной тонкой шее? Этот значок читается как «г». А вот этот вьется, как волна, и означает «мем» — «вода»

— и читается как «м».

Так Софэр стал мне показывать разные буквы, и я в первый же день выучил, как пишутся некоторые из них. Их можно складывать вместе, и тогда получаются интересные слова. Писать надо справа налево. Первое слово, которое я написал, было «ам», что значит «мать».

На другое утро, когда совсем рассвело и повсюду заблеяли козы, уходившие с пастухами в горы, я побежал к моим друзьям. Они на гумне, около мельницы, заняты были игрою в «шарики».

Все почти были в сборе: Менахем с разбитой губой, тощий Мендола, обжора Гамалиель — две редьки торчали у него за пазухой, — косой Бахья и маленький Ханания. Бахья, прищурив один глаз, целился в рассыпанные глиняные шарики; ловко сбив сразу три, он вдруг увидел меня и закричал:

— Эли, разве сегодня праздник, что ты с нами?

Я раздувался от важности — ведь я мог им рассказать столько новостей, о которых они и не подозревали.