Читать книгу - "Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон"

Правление белых включало контроль над вооруженными силами, а также над гражданской службой. Так поселенцы Родезии оказывались в «совсем отличном положении»^[3249] в сравнении с положением поселенцев в Кении. Но, хотя они и стали сильнее, они были беднее: как утверждалось, настоящим родезийцем делался только тот, кто не мог себе позволить уехать.

Предпринимались попытки привлечь богатых иммигрантов, долго находившийся на посту премьер-министр Годфри Хаггинс сказал, что стране требуются молодые люди, которые «в школе гоняли младших учеников по поручениям, которых в школе пороли»^[3250].

Но страна по большей части получала поселенцев, у которых все было заложено. Их сопровождало внушительное и вызывающее беспокойство количество «любителей посидеть в баре и просто лодырей и бездельников»^[3251]. В 1920-е гг. большинство белых фермеров жили в ужасающей нужде. Как писала Дорис Лессинг, они «использовали накидки из звериных шкур вместо оделял, ящики и канистры из-под бензина в виде мебели, мешки из-под муки в виде занавесок»^[3252]. Многие верили в табак, только потом обнаружив, что перепроизводство девальвирует «золотой лист».

Великая депрессия еще больше погрузила их в долги, одновременно побуждая обладающих определенными навыками и опытных африканских рабочих подорвать положение европейских ремесленников. Когда белые оказались в неблагоприятных условиях и понесли убытки, то проследили, чтобы главный удар и основная тяжесть экономических бурь и кризиса упала на чернокожих. Как писал главный комиссар по делам аборигенов, «местный житель всегда являлся амортизатором в государственной машине»^[3253].

Самой печально известной мерой, которую долго обдумывали и ввели в действие в 1930 г., был Закон о пропорциональном распределении земли, который стал «Великой хартией вольностей» белых^[3254]. В соответствии с ним страна разделялась на кантоны в зависимости от цвета кожи. Проживание миллиона африканцев ограничили двадцатью восьмью миллионами акров (включая резервации), а сорок восемь миллионов акров (включая муниципалитеты) отдали пятидесяти тысячам европейцев.

Закон представлялся в виде защиты прав местных жителей на землю, которая могла быть куплена более богатыми иммигрантами, то есть средство защиты через сегрегацию. В таком виде он получил широкое одобрение в Великобритании и Родезии. Однако его явно разработали ради усиления белого превосходства на основе южноафриканской модели отдельного, но неравного развития.

Закон приводил к невыносимому давлению на землю в сельских областях чернокожих, куда в итоге переселили примерно 425 000 человек. Африканцы лишались постоянного места жительства, а большие и малые города окружала полоса из убогих жилищ. Крестьяне превращались в пролетариев. Территориальный раздел и обман стали прелюдией к дальнейшим репрессиям. В 1931 г. Закон о контроле за маисом навязал сложную рыночную систему, которая отдавала предпочтение пытающимся преуспеть белым фермерам за счет чернокожих. В том же самом году Закон о государственной службе исключил африканцев со всех должностей на государственной службе, кроме самых незначительных. «Клерк из местных» обозначало «посыльный»^[3255]. В 1934 г. Закон о промышленном примирении положил конец их соперничеству с европейцами при получении рабочих мест, требующих навыков, а заодно и в других сферах. Через два года Закон о регистрации местных жителей ужесточил законы о передвижениях, наложив особые ограничения на передвижение африканских женщин^[3256].

Некоторые воспользовались новыми возможностями, но у многих оказалось мало альтернатив проституции. Так называемые «чаепития» Солсбери стали печально известны: выстраивались длинные очереди к проституткам, и «половой акт, судя по всему, совершался на глазах следующего в очереди».

Некоторые из этих женщин стали «королевами притонов». Они получали большую прибыль от запрета на потребление чернокожими спиртного, предназначенного для белых, продавая незаконный напиток под названием «скокиаан». Он состоял из дрожжей, сахара и маиса. Крепость усиливалась такими ингредиентами, как табак, метиловый спирт и крем для обуви.

Наконец, Закон о мятежах и подстрекательстве к бунту (1936) пытался предотвратить распространение подрывной литературы, большая часть которой выступала против расовой дискриминации. Разделение по цвету кожи действовало в школах, больницах, кабаках и т.д. Но выходили и другие неприятные и унизительные постановления. Например, африканцам долго запрещали ходить по городским мостовым. Тем временем черные городские гетто, построенные из травы, канистр, банок, мешков и дагги (глины и коровьего навоза, смешанных с бычьей кровью) являлись инкубаторами болезней. Количество случаев туберкулеза, пневмонии, бильгарции, анкилостомы и недоедания увеличивалось особенно быстро в вонючем, почерневшим от дыма поселке из бараков и времянок перед промышленной зоной Булавайо. Территорию терроризировали банды в коротких куртках и широких штанах. Поселок мог претендовать на звание «худшей трущобы в мире»^[3257]. Однако белые утверждали, что они держат африканцев на расстоянии ради сохранения здоровья и поддержания гигиены.

Премьер-министр выражал общую точку зрения: «Нельзя ожидать, что европейцы выстроятся в общую очередь с грязными людьми, возможно со старой умфази (африканской женщиной) с младенцем на спине, который хнычет и блюет»^[3258].

Хаггинс был убежденным сторонником сегрегации. Он однажды выступал за отправку всех «продвинутых местных жителей»^[3259] на другую сторону Замбези. Это предложение отклонили в Лондоне. Африканцы в дальнейшем опишут своего премьер-министра, как «родезийского доктора Малана»^[3260]. Диссидент Том Драйберг, депутат Парламента от лейбористской партии, заявлял: говорить с Хаггинсом о чернокожих — это все равно, что говорить со Штрейхером о евреях.