Читать книгу - "Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов"

В то же время автомобиль как символ прогресса (позитивный образ для образованной части общества) обретал в повседневной жизни в глазах ряда обывателей и негативную коннотацию символа насилия. Связано это было, прежде всего, со статистикой несчастных случаев на улицах, и хотя чаще всего в транспортных происшествиях фигурировал трамвай, как правило, он не являлся виновником ДТП с участием прохожих. Курсировавший по заданной рельсами траектории, не превышавший скорость, трамвай мог представлять угрозу разве что для пьяных или зазевавшихся пешеходов; часто травмы получали пассажиры, пытавшиеся запрыгнуть в него на ходу или, наоборот, соскочить. Автомобиль же был символом скорости и свободы движения; маневрировавший среди трамваев и извозчиков, он представлял реальную угрозу для пешеходов в условиях отсутствия регулировки дорожного движения^[2474]. Обязательные постановления о порядке движения предписывали водителям автомобилей уступать дорогу конному транспорту и запрещали его обгон, однако автомобилисты постоянно их нарушали. Журнальная изобразительная сатира сохранила множество визуальных образов дорожных происшествий с участием автомобилей. В весеннем номере «Стрекозы» за 1917 г. автомобиль сравнивался с танком: так же как танк на полях сражений, автомобиль давит врагов-пешеходов на улицах городов^[2475]. Ю. Левинг обращает внимание на то, что в русской поэзии поездка на автомобиле окружалась «аурой катастрофизма», а само авто «ассоциировалось с необузданной, стихийной силой с мифологизирующим потенциалом»^[2476].

Пресса любила «смаковать» происшествия с автомобилями, упоминая тяжелые травмы, которые получали как пассажиры, так и пешеходы. Пассажирами авто, как правило, являлись зажиточные люди или известные государственные деятели, поэтому подобные сообщения нередко вызывали определенный общественный резонанс. Одно из наиболее нашумевших в Петрограде автомобильных происшествий случилось 7 января 1915 г.: автомобиль «настиг» сани, врезался в них сзади, опрокинул и выбросил пассажира на панель. От удара головой о мостовую тот потерял сознание^[2477]. Хотя пострадавший не получил серьезных травм, эту историю долго обсуждали, так как пассажиром был Г. Распутин. Здесь примечательно то, что автомобиль, вопреки правилам, двигался быстрее извозчика и ударил сани сзади, в чем можно усмотреть некий злой умысел. Кроме того, обращает на себя внимание глагол «настичь», использованный журналистом, — тем самым происшествие противниками Распутина представлялось в качестве постигшей «старца» кары, возмездия. Автомобиль оказывался олицетворением рока, что, как уже было отмечено, является одним из признаков автокинетофобии, предполагающей одушевление транспортного средства. Небезынтересно, что слухи о неуловимости и недосягаемости Распутина также были связаны с автомобилем: бывший министр внутренних дел А. Н. Хвостов на допросе в 1917 г. рассказывал, что у агента охранки И. Ф. Манасевича-Мануйлова был специальный быстроходный военный автомобиль, за которым не могли угнаться автомобили охраны, и он периодически на нем куда-то увозил Распутина^[2478]. Последний раз имя Распутина в связи с темой «черных автомобилей» всплыло в марте 1917 г. В. М. Пуришкевич писал, что ночью перепуганные милиционеры приняли за «черный автомобиль» грузовик с эксгумированным трупом Распутина, который намеревались вывезти и закопать у Выборгского шоссе: «В те дни, как известно, какие-то таинственные черные автомобили разъезжали по Петрограду и постреливали, очевидно, с провокационной целью по народу, после чего на полном ходу скрывались. Автомобиль с гробом Распутина и был принят за один из таких таинственных автомобилей»^[2479]. Эту историю так дополнял отставной генерал Ф. Я. Ростковский: когда автомобиль под конным конвоем въезжал в Лесной участок, милиционеры на всякий случай выстроили баррикаду^[2480].

Сравнение техники с живыми существами становилось особенно актуальным в годы Первой мировой войны в условиях распространения мистических эсхатологических настроений, уже рассмотренного ранее мотива «металлического мира», в котором изобретения являлись кознями антихриста. Примечательно описание газетой загадочного желтого тумана, который накрыл Москву вскоре после происшествия с Распутиным: «Трамваи выплывали из мглы какими-то фантастическими призраками с красными глазами», — писали очевидцы^[2481]. Также следует учесть широкий контекст употребления термина «автомобиль», относившегося к любому самодвижущемуся средству, например к танку. Танк, ставший одним из главных технических чудовищ Первой мировой войны, вызывал ужас в сердцах людей. Играя на чувствах читателей, газеты и журналы публиковали картинки, вызывавшие трепет. Так, в марте 1917 г. в журнале «XX век» была опубликована фотография танка с подписью: «Английский „танки“ (так в источнике. — В. А.) — автомобиль-чудовище, переползающий через рвы и окопы»^[2482].

Подобная демонизация автотранспорта также была связана с беллетристикой, создававшей мистический образ автомобиля-убийцы. Например, он встречался в пользовавшихся большой популярностью в дореволюционной России приключениях Ната Пинкертона. Один из рассказов назывался «Автомобиль дьявола». Автор описал жуткую машину, повстречавшуюся одному из героев: «Прямо перед ним сверкнули во мраке два огромных глаза гигантского черепа, окруженного синеватым фосфорическим сиянием. Это чудовище неслось на него с невероятной быстротой. Он хотел отскочить в сторону, броситься бежать, но страх сковал холодом его члены и пригвоздил к роковому месту»^[2483]. И хотя, как выяснилось в рассказе, подобный вид автомобиля был делом рук изобретательных бандитов, в чем Пинкертон изначально не сомневался, основная масса фермеров, терроризируемых «автомобилем дьявола», в силу распространенных предрассудков верила в его мистическую силу. В отечественной поэзии также обнаруживаются тенденции демонизации авто. В. Маяковский в стихотворении «Адище города» (1913) сравнивал его с дьяволом: «Адище города окна разбили / На крохотные, сосущие светами адки. / Рыжие дьяволы, вздымались автомобили, / Над самым ухом взрывая гудки»; С. Городецкий в поэме «Шофер Владо» (1918) «отправлял» автомобиль на службу Сатане: «Как вихрь, гонимый сатаной / Гремя, свистя, вздымая пыль, / Стремглав летел автомобиль».