Читать книгу - "Век хирургов - Юрген Торвальд"

Утром двадцать третьего мая 1876 года одна из медсестер сообщила, что «у Коваллини» начались первые схватки. Вскоре после этого, около десяти часов, ассистент Порро сообщил, что мочевой пузырь сместился и что начали отходить околоплодные воды, хотя частота схваток нисколько не увеличилась.

После полудня, около четырех сорока, Эдоардо Порро заставил себя взяться за скальпель. Джулия Коваллини находилась под глубоким наркозом и, время от времени стоная, лежала на старом, немытом, тысячу раз перекрашенном, деревянном операционном столе, единственном, имевшемся в Сан-Маттео.

Уже в четыре сорок две Порро приступил к операции. В своем отчете он указал именно это время – с точностью до минуты. Всего только мгновение спустя он скальпелем рассек высоко вздымавшийся живот женщины. Под брюшной стенкой, в овальной формы ране лежала ритмично сокращающаяся от схваток матка. Рана почти не кровоточила.

Порро сделал разрез на матке. Маточная мускулатура напряглась. Секунду спустя края раны разошлись и началось сильное кровотечение. Стремительным движением Порро ввел правую руку через операционный разрез в самую матку. На протяжении всего этого времени его терзали опасения, что нож повредит плаценту, которая питала ребенка и защищала его от крови. Кто не знал случаев, когда единственного неосторожного разреза было достаточно, и мать умирала от обильного кровотечения еще до окончания операции!

Рука Порро нащупала левую ручку ребенка и потянула. И вот показалось его плечико. Из раны он извлек продолговатую, покрытую темными волосами головку. При этом ткани в верхней части разреза разорвались, и на этом месте поднялся кровяной фонтан из порвавшегося сосуда. Движения Порро стали торопливее. Он вынул уже оба плечика, ручки, головку и затем ножки, перерезал пуповину и передал девочку-крепыша уже протянувшей руки медицинской сестре. Ребенок дышал. Он был жив и, судя по всему, здоров.

Ассистент делал упрямые попытки стиснуть верхние края раны, чтобы утишить кровотечение. Порро же тем временем удалял послед.

Однако остановить кровотечение не удалось. Кровь продолжала сочиться. Она затекала в брюшную полость и скапливалась там.

Порро прижал края один к другому по всей длине разреза на матке. К сожалению, его старания были напрасными. Рана раскрывалась и кровоточила. Особенно сильным было кровотечение в той ее части, где ткани разорвались. Ассистент надавливал на то место пальцами, но и это имело преходящее действие. Кровь продолжала поступать из поврежденной матки.

Порро разогнул спину и во весь рост встал за операционным столом. Что же он мог сделать, чтобы остановить кровотечение? Наложить шов, который плотнее стянул бы края раны? Безнадежно, если учитывать разрыв в верхнем углу! Оставался лишь один выход: перевязать шейку матки с ее кровеносными сосудами, тем самым перекрыв кровоснабжение органа. Но этот поступок стал бы первым шагом на пути к тому, о чем он так долго спорил со своей совестью, но что, по-видимому, было неизбежно: ему пришлось бы ампутировать бескровную, обреченную на отмирание матку! Порро обвел взглядом все инструменты и ненадолго задержал его на самом большом из них. Это был петельный сфинктер Цинтрата, проволочная петля, оба конца которой были заведены в трубку. На конце трубки находился шпиндель, посредством которого стягивались концы проволоки. Петля накладывалась на крупный сосуд или на ножку опухоли, шпиндель затягивался. Таким образом сосуд или ножка опухоли оказывались крепко стиснутыми проволочной петлей. Порро распорядился подать ему инструмент. Как только инструмент оказался у него в руках, он, нимало не медля, приступил к активным действиям. Порро приложил петлю к шейке матки. Быстрым и резким движением он потянул за шпиндель. Но он почувствовал, что петля пуста. Тогда он снова ослабил ее, ослабил настолько, что она могла бы захватить левый яичник. Во избежание риска инструмент скользнул еще глубже в рану и занял такое положение, в котором уже ничего не могло помешать его движению. Порро снова дернул шпиндель. И на этот раз шейка матки была перехвачена. Он так туго перетянул ее вместе с проходящими по ней сосудами, что не прошло и нескольких секунд, как из раны перестала сочиться и фонтанировать кровь.

Порро указал на огромные изогнутые ножницы, которые лежали в карболовом растворе. Их подали ему. В дальней части операционной раздавались все более громкие и надрывные крики младенца, Порро же тем временем все глубже заводил в рану ножницы, намереваясь перерезать шейку матки двумя сантиметрами выше затянутой проволочной петли. Сделав всего несколько движений ножницами, он полностью отсек орган. Решающий, широкий шаг в неизвестность был сделан весомо, отчаянно и категорично. Привычными губками ассистенты промакивали кровь, скопившуюся внутри брюшной полости.

Выполненная в XVII веке Иоганном Шультесом гравюра на дереве, изображающая операцию кесарева сечения

Между тем Порро вынул из операционной раны конец рассеченной шейки матки. Теперь петля и сам сфинктер лежали с внешней стороны брюшной стенки, и шейка была зажата так крепко, что едва ли могла соскользнуть назад в брюшную полость. Кроме того, она была зафиксирована при помощи первого же стежка, когда Порро стал зашивать рану на животе.

Порро постепенно продевал серебряную проволоку через края раны, стягивая их. Окончив, он скрутил концы своей металлической нити и наложил повязку из корпии и лейкопластыря. В довершение полоской пластыря он закрепил сфинктер на животе и дополнительно на правом бедре женщины, чтобы сделать его абсолютно неподвижным.

С двадцать первого мая по десятое июля 1876 года Порро с ученическим прилежанием достойным лучшего применения тщанием вел журнал, где делал отметки о самочувствии его пациентки. В его записях, стоит только со стороны, непредвзято взглянуть на них, проступают и ожидание, и страх, и надежды, и разочарования, и новые надежды.

Вечером того же дня, когда состоялась операция, и последовавшей за ним ночью Джулия Коваллини жаловалась на жар и жжение внутри живота. Рвота не давала ей уснуть. Вероятнее всего, это были последствия наркоза. Или, может, первые признаки воспаления брюшины? Утром двадцать второго мая температура женщины поднялась до 39 градусов. Вечером термометр показывал уже 40 градусов. Боли в подчревной области усилились. Порро решился заглянуть под повязку, поскольку опасался, что шейка матки могла выскользнуть из проволочной петли и снова оказаться в брюшной полости. Однако он нашел шейку в прежнем положении, но все же покрепче затянул петлю. На шейке матки были заметны следы начинающегося нагноения повыше перетяжки, а стало быть, инфекция не могла затронуть брюшную полость. С того самого дня Порро два раза в день менял повязку, и каждый раз был охвачен страхом – ведь шейка все еще могла соскользнуть внутрь и вызвать заражение – перитонит. В последующие дни лихорадка только усилилась, температура поднялась выше 40 градусов. Больная была беспокойна и бредила.

Порро метался между надеждой на лучшее и покорностью злому року. Общая клиническая картина в точности напоминала ту, которая была характерна для предсмертной стадии недомогания после кесарева сечения. Но регулярная замена повязки все же давала ему новую надежду. За исключением незначительного нагноения в области операционного шва никаких тревожных симптомов он не наблюдал. Снаружи рана начала затягиваться. Та часть шейки матки, которая находилась с внешней стороны брюшной стенки повыше проволочной петли, начала отмирать и в конце концов отпала. Поэтому сфинктер вскоре был удален. Через дренажную трубку, заведенную в брюшную полость, также не поступало почти никаких выделений. Двадцать седьмого мая были извлечены несколько участков серебряной проволоки. Тридцатого мая дренажная трубка была заменена на меньшую. Но, может, это было всего лишь обманом?