Читать книгу - "Тургенев и Виардо. Я все еще люблю... - Елена Первушина"

Начало августа 1862. Баден-Баден.

Дорогой Тургенев, мы были очень счастливы, получив, наконец, весточку от вас. Каким образом она могла так долго находиться в пути? Две недели! Да ведь это ужасно! Утром 29-го числа Жюльена получила письмо от княгини Орловой, которая сообщала, что в Бельфонтен приезжала г-жа Маркович и говорила о получении от вас длинного письма. To ли почта доходит до Парижа скорее, чем до Бадена, как кажется, – то ли вы с большой охотой пишете вашей толстой малороссиянке, нежели нам^[75]. Признаюсь, что меня это немножко выводит из себя. Ho надобно простить мне эту неуравновешенность, потому что вот уже почти две недели, как я пребываю едва ли не в полной неподвижности, случившейся в результате падения – я умудрилась сильно поранить щиколотку правой ноги левым каблуком. Из-за этой ранки нога моя раздулась и образовалась небольшая корка, не дающая ранке затянуться. Bce это, включая боли и прострел в пояснице, приковало меня к постели. Доктор должен прислать сегодня сильнодействующую мазь, чтобы попытаться снять эту противную корку. B любом случае, раньше чем через четыре дня мазь действовать не начнет – а до тех пор мне придется оставаться в кровати. Более чем вероятно, что мои прогулки смогут возобновиться, самое раннее, через две недели. Ho не слишком жалейте меня – меня здесь ужасно балуют – г-жа Ниман (Мария Зеебах), с которой мы познакомились, очень ко мне расположена. Вчера она мне пересказала и сыграла почти целиком роль Гретхен. Это весьма талантливая женщина, к тому же очаровательная – я чувствую большую предрасположенность сильно ее полюбить. Она восхитительно исполняет небольшие комические поэмы. Сегодня она вскорости должна прийти. Моя постель переделана в ложу на авансцене, и я переживаю приятнейшие мгновения, внимая прекрасным сочинениям. Здесь Ферд. Гиллер, он много для меня играет. Видите, на таких условиях многие бы позавидовали моей ноге и пояснице. Я вынуждена заканчивать письмо и укладываться. Мне с трудом удается сесть. Напишите мне поскорее, если у вас есть такое в мыслях. B любом случае, не забывайте меня.

Тысяча самых горячих приветов.

Полина.

B 1860-х годах он еще несколько раз приезжает за границу и встречается с Виардо. Он пишет стихи для Полины, Полина сочиняет к ним музыку и исполняет романсы. Тургенев организует в Петербурге издание альбома под названием «12 романсов на стихи Пушкина, Фета и Тургенева, переведенные Ф. Боденштедом и положенные на музыку П. Виардо» в 1864 году. Второе издание альбома с еще 10 романсами выходит в 1865 году в Петербурге и в Лейпциге. Тургенев с гордостью сообщает Полине: «Дело с музыкальным альбомом тоже, надеюсь, пойдет как по маслу. Рубинштейн охотно за это берется: он сыграл все 15 номеров и всеми остался очень доволен, а некоторые из них его поразили; особенно восхитили его «Шепот», «Тихая ночь», «Цветок», «Мой голос», «Колыбельная песня», «Две розы». Он обещал завтра же свести меня со своим издателем, и тут уже мы начнем действовать изо всех сил».

Полина Виардо. Перерисовка с дагеротипа Сергея Левицкого. 1853 г.

Спасское, июнь 1865.

Завывает ветер, проливной дождь с градом хлещет по стеклам, небо заволокло мрачной, грязно-серой пеленой, деревья раскачиваются из стороны в сторону, как одержимые, термометр показывает 4 градуса выше нуля (в полдень!), в комнатах холодно и сыро, встревоженные порывом ветра вороны каркают жалобно и уныло. Фет, который только что уехал, едва влез в экипаж, закутался в пушистую зимнюю шубу; даже увозивших его лошадей бил озноб, и шерсть их стояла дыбом; встречные крестьяне укутаны в овчинные тулупы, их огромные меховые шапки надвинуты на самую бороду, которую ветер крутит, как петушиные хвосты, мухи – да что я говорю! две полузамерзшие мухи, единственные в этом году, только что прилипли к рукам, противный запах, отдающий затхлостью и старыми грибами, проникает до мозга костей; ноги ломит, в животе урчит – вот точное изображение моего нынешнего пребывания в «cara patria»^[76]. Можете себе вообразить, до какой степени все это заставляет меня думать о моем милом и очаровательном Баден-Бадене? Решительно я рассматриваю себя здесь пребывающим в карантине (он и длится около шести недель) и немного утешаюсь при мысли, что половина срока уже миновала. Терпение! Терпение!

Фет пробыл в Спасском почти два дня, и под конец мы кричали и орали, как в Куртавнеле. Этот человек, которого я люблю всем сердцем, обладает даром выводить меня из себя. Ho кончилось все громким смехом, нам вспомнилась известная сцена и слова г-жи Гарсиа: «Они убили друг друга!». Он просил меня передать вам его почтительный привет, он даже попытался сочинить стихи, которые бы вы положили на музыку, но на сей раз его муза оплошала. Он рассказывал мне о причудах старины Боткина, которого поселил у себя и который ему порядочно отравляет жизнь. Лишь бы тот включил его в свое завещание! Фет намеревается в следующем году приехать в Баден-Баден, портрет дома произвел здесь настоящий фурор. (Я только что сходил за пледом и укутал им колени… Да! забыл сказать главное: затопили печи!)

Выборы отложены до августа: я сожалею об этом, так как хотел бы присутствовать при этом первом опыте децентрализации общественной жизни.

Посылаю вам сегодня фотографию моего друга-философа. Сделайте с нее набросок «головы». Одна особенность: после каждого слова он издает: «эм, э-эм, э-э-эм». Уверен, что мадемуазель Пельниц угадает цвет его панталон.

Еще одно дополнение к картине: Бубуль храпит в своем углу – никогда не видел, чтобы собаки так храпели, а толстый кохинхинский петух кричит под окном ужасно низким и хриплым голосом. Ho что это! раздался чих! другой! – это мой слуга схватил насморк.

Воскресенье, 13/25 июня

Небо как будто сжалилось над нами: сегодня стоит сносная погода, мы больше не дрожим от холода, а там, в вышине проглядывает синева. Ho… это вечное «но»! я не получил письма! Оснований ожидать его сегодня не было, раз я получил одно в четверг. Ho так уж устроен человек. Надеюсь завтра получить письмо, извещающее меня о присылке векселя.