Читать книгу - "Опричники Сталина - Алексей Тепляков"

Последовавшая в мае — июне 1933 г. известная драма на острове Назино в огромной степени стала результатом стремления упрятать ссыльных как можно дальше. Власти Томска поспешили избавиться от барж с шестью тысячами «деклассированных» из Москвы и Ленинграда, отправив их вниз по Оби. Районные власти всеми силами старались не допустить размещения опасного контингента у себя, в результате чего в мае 1933-го 6.074 чел. были высажены с двух барж на обской остров Назино (на севере современной Томской области), относившийся к Александро-Ваховской комендатуре Сиблага. Это было сделано для того чтобы вызывавшие страх рецидивисты — их было меньшинство среди высланных — оказались как можно дальше от населённых пунктов.

В пути людей не кормили, на острове же не оказалось никакого жилья, а на следующий день выпал снег. Полная неготовность чекистов принять такое количество народа и обилие рецидивистов обернулось страшной трагедией: в течение месяца погибло до трёх тысяч человек. Сильные отбирали у слабых еду и одежду, развернулась охота за владельцами золотых зубов, процветало людоедство… Конвоиры пачками расстреливали и топили в реке полуживых задержанных беглецов. Отчаявшиеся ссыльные переплывали Обь в поисках железной дороги (до Транссиба на самом деле были многие сотни вёрст) и наугад шли по болотам, бесследно пропадая в трясине. Назино получил название «острова смерти». Руководство Сиблага очень вяло реагировало на сигналы партийных властей о кошмаре на острове.

Роберт Эйхе добился того, чтобы Политбюро ЦК ВКП(б) 15 июля 1933 г. разрешило тройке полпредства ОГПУ применять высшую меру к «бандитствующим элементам, терроризирующим местное население и уже осевших трудпоселенцев». С мая по октябрь 1933 г. к суду по Александро-Ваховской комендатуре было привлечено 84 чел. из состава как заключённых, так и комендантской обслуги, из которых к расстрелу приговорили 34, в том числе 11 — за людоедство, 23 — за мародёрство и избиения.

Помощник начальника Сиблага Иван Долгих, оправдываясь, объяснял краевой контрольной комиссии, разбиравшей причины назинской трагедии: «Мы не располагаем необходимыми кадрами ни в какой мере. […] Из последней партии присланных на работу в комендатуры партийцев — один застрелился, много пошло под суд, много спилось…» Глава контрольной комиссии М. И. Ковалёв спросил у райуполномоченного ОГПУ по Александровскому району М. П. Семернева: «А не было разговоров, что с этими людьми нянчиться не следует, что их прислали туда умирать?» Тот уклончиво ответил: «Проскальзывали такие случаи со стороны медицинского персонала, который иногда рассуждал, что в силу сложившейся обстановки люди должны тут умирать».

Ситуацию с укрывательством назинской драмы изменило письмо принципиального инструктора Нарымского окружкома партии В. А. Величко в крайком и ЦК ВКП (б). Он тщательно изучил трагедию спецпереселенцев и верно изложил её причины. Но краевые власти, вынужденные проверить информацию Величко и признать её правильность, сделали всё для того, чтобы ограничить дело о массовой гибели на «острове смерти» наказанием некоторых чекистов среднего уровня и комендантов, непосредственно занимавшихся расселением^[80].

В Москве же совершенно не заинтересовались описанием назинских кошмаров. Лишь почти полгода спустя Политбюро ЦК рассмотрело письмо Величко и фактически ограничилось принятием к сведению информации Запсибкрайкома о наказаниях виновников. Они были самыми умеренными: получивший строгое партвзыскание начальник Сиблага А. А. Горшков потерял должность, привлечённые к уголовной ответственности его подчинённые М. П. Семернев и М. З. Белокобыльский недолгое время спустя вернулись на службу в ОГПУ…

Всего за 1933 г. в край в рамках кампании по «очистке» было завезено 132 тыс. человек, из которых 15,5 тыс. смогли бежать. Число погибших неизвестно. По стране же в тот год цифры убыли спецпереселенцев были следующими: 216 тыс. бежавших и 152 тыс. умерших^[81].

Замначальника Сиблага И. И. Долгих не зря подчёркивал проблему нехватки подготовленных кадров. На службу в карательно-исправительную систему в изобилии попадали всяческие подонки, не нашедшие себе места в жизни. Но и мобилизованные в ОГПУ бывшие военнослужащие либо партийно-советские работники стремительно проникались чувством безнаказанности и абсолютной власти над «врагами народа».

Например, бывший чекист Г. Ф. Креков в 1930 г. был исключён из партии в Кузнецком округе Сибкрая с привлечением к уголовной ответственности за кражу хлеба у крестьян и связь с уголовниками, с которыми он производил бандитские налёты и стрелял из берданки в начальника милиции. Затем Крекова восстановили в партии и взяли в ОГПУ поселковым комендантом, где он продолжил заниматься уголовщиной. Бывший дезертир российской армии П. И. Белозёров участвовал в подавлении Западносибирского мятежа, потом работал в милиции Томска, где за избиение арестованного был осуждён на три года заключения условно. В 1930-м его мобилизовали в «органы» и назначили комендантом в Томском отделении Сибулона ОГПУ.

А вот типичный сталинский крепостник В. В. Маньков, зампред Бирилюсского райисполкома. Он обвинялся в пьянстве, грубости, хулиганстве и незаконной конфискации имущества крестьян, за что был в 1933-м выгнан из райисполкома… и тут же оказался направлен «для укрепления» Бирилюсской комендатуры Сиблага. Маньков быстро вырос до участкового коменданта Парбигской комендатуры Сиблага, был премирован месячным окладом, путёвкой на курорт и фотоаппаратом. К 1938 г. он дослужился до начальника 1-го отделения отдела трудпоселений УНКВД по Новосибирской области^[82].

Правда, примеров незадавшихся карьер можно было бы привести куда больше. Текучесть комендантских работников в спецпоселениях Сиблага была огромной. Значительную часть уволенных составляли лица, совершившие преступления, в том числе тяжкие. Союзный прокурор И. А. Акулов доложил 4 июня 1934 г. Сталину о массовых нарушениях закона в системе ГУЛАГа — только за весну 1934 г. через Коллегию ОГПУ прошли 130 дел о расстрелах в лагерях, избиениях зэков, изнасилованиях и других тягчайших преступлениях. Прокурор подчеркнул, что руководство лагерей занимало примиренческую позицию по отношению к преступникам-чекистам^[83]. В системе спецпоселений чекистская преступность также была очень высокой.

Затерянный в тайге и болотах аппарат Нарымского оперсектора ОГПУ выделялся своими криминальными наклонностями. В Нарымском округе спаянно действовали гепеушники, милиционеры и местные партийцы, тоже чекисты «по мандату долга», не уступавшие профессиональным карателям по жестокости. «Кулацкая» ссылка стремительно увеличила население округа втрое — со 100 тыс. до почти 300 тыс. Собственно, так называемая советская власть в Нарыме практически отсутствовала — это была территория, подконтрольная Сиблагу, коменданты которого возглавляли разбросанные в тайге и болотах посёлки ссыльных крестьян, которых было вдвое больше, чем «нормальных» колхозников. Дела на представителей нарымских властей когда глухо, а когда и откровенно сообщают об их преступлениях.