Читать книгу - "Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу"

— Завтра же ты будешь продана! — дико заорала она на всю колоннаду, опоясывающую сад перистиля. Затем позвала: — Дит! Дит!

Управляющий, чье имя на самом деле было Эпафродит, вбежал в комнату.

— Да, госпожа?

— Эта девчонка, та, что из Галлии, которую ты дал мне, чтобы стирала пеленки ребенка, — высеки ее и продай как никуда не годную рабыню.

Управляющий так и ахнул:

— Но, госпожа, она отличная служанка! Она не только хорошо стирает, она полностью предана ребенку!

Сервилия наградила управляющего такой же звонкой пощечиной, как и рабыню, а затем продемонстрировала свое умение пользоваться грязными ругательствами.

— Теперь слушай меня, изнеженный, разжиревший греческий fellator! Когда я приказываю тебе, ты должен подчиняться молча, без возражений. Мне наплевать, чья ты собственность, поэтому не беги жаловаться хозяину, или пожалеешь об этом! Уведи девку к себе и подожди меня. Она тебе нравится, поэтому ты не станешь пороть ее так, как надо, если я не буду присутствовать при этом.

Ладонь хозяйки отпечаталась на щеке управляющего, но пощечина не привела его в такой ужас, как слова. Эпафродит бросился вон.

Сервилия не стала звать другую служанку. Она сама завернула маленького Брута в тонкую шерстяную шаль и пошла с ним в комнаты управляющего. Девушку привязали, и плачущий Эпафродит вынужден был под гипнотическим взглядом госпожи сечь ее до тех пор, пока ее спина не превратилась в ярко-красную массу. Куски мяса разлетались во все стороны. Непрерывные крики вырывались из комнаты на морозный воздух. Падающий снег не мог заглушить воплей. Но хозяин не появился потребовать объяснений, что происходит, потому что, как догадывалась Сервилия, ушел с Карбоном к Марию-младшему.

Наконец Сервилия кивнула. Рука управляющего устало опустилась. Хозяйка подошла поближе, чтобы проверить качество работы, и была удовлетворена.

— Хорошо! У нее на спине никогда больше не вырастет новая кожа. Нет смысла выставлять ее на продажу, за нее не дадут ни сестерция. Распни ее. Там, в перистиле. Она послужит предупреждением для вас всех. И не ломай ей ноги! Пусть она умрет медленно.

Сервилия вернулась в свою комнату. Там она развернула сына, поменяла пеленки, а затем усадила ребенка к себе на колени, придерживая вытянутыми руками, и стала любоваться им, иногда наклоняясь, чтобы нежно поцеловать и поговорить с ним тихим, немного ворчливым голосом.

Вместе они представляли довольно приятную картину: маленький смуглый малыш на коленях у своей маленькой смуглой матери. Сервилия была привлекательной женщиной с пышной фигурой. У нее было маленькое лицо с заостренными чертами, которое хранило немало секретов за плотно сжатым ртом и прикрытыми припухшими веками. Но ребенок был красив исключительно младенческой невинностью, потому что на самом деле он был неказистый и довольно вялый — в народе таких называют «хороший ребенок», в том смысле, что он почти никогда не плакал и не капризничал.

Так Брут и застал их, когда вернулся из дома Мария-младшего. Он равнодушно, без комментариев выслушал рассказанную историю о нерадивой служанке и ее наказании. Поскольку Брут не смел вмешиваться в то, как его жена ведет хозяйство (его дом раньше никогда не был в таком порядке), он не изменил приговора Сервилии, и когда позже управляющий пришел к нему по его вызову, Брут ничего не сказал по поводу занесенной снегом фигуры, свисающей с креста в саду.

* * *

— Цезарь! Где ты, Цезарь?

Цезарь неторопливо вышел из бывшего кабинета своего отца, босиком, одетый лишь в тонкую тунику — в одной руке перо, в другой рулон папируса. Молодой человек хмурился, потому что голос матери прервал ход его мыслей.

Аврелия, закутанная в изумительно тонкую домотканую шерстяную материю, раздраженно спросила, больше заботясь о благополучии его тела, чем о результате его мыслительного процесса:

— Почему ты так ходишь в мороз? Да еще босиком! Цезарь, твой гороскоп предрекает, что ты заболеешь ужасной болезнью как раз сейчас, в это время, и ты знаешь об этом. Почему ты искушаешь госпожу Фортуну тронуть эту нить твоей судьбы? Гороскопы составляют при рождении, чтобы можно было избежать возможного риска. Ну, будь же хорошим!

Ее волнение было совершенно искренним, он понимал это. Поэтому он улыбнулся ей своей знаменитой улыбкой — в знак молчаливого извинения, которое не затрагивало его гордости.

— В чем дело? — спросил он, став покорным, как только взглянул на нее и понял, что его работе придется подождать: мать была одета для выхода.

— За нами пришли от твоей тети Юлии.

— В это время? В такую погоду?

— Рада, что ты заметил, какая стоит погода. Но это не заставило тебя одеться надлежащим образом, — проговорила Аврелия.

— В моей комнате стоит жаровня, мама. Даже две.

— Тогда иди к себе и переоденься, — сказала она. — Здесь страшный холод, ветер свистит в световом колодце.

Прежде чем он повернулся, чтобы уйти, она добавила:

— И найди Луция Декумия. Нас всех зовут.

Это означало — обеих его сестер. Цезарь удивился: должно быть, очень важное семейное совещание! Он открыл было рот, чтобы уверить мать, что ему не нужен Луций Декумий, что сотня женщин будет в безопасности под его защитой, но промолчал. Все равно последнее слово будет за ней. Зачем пытаться? Аврелия всегда знала, чего хочет.

Когда Цезарь вновь появился из своих комнат, на нем были пышные одежды фламина Юпитера, хотя в такую погоду под этим одеянием скрывались еще три туники, шерстяные штаны ниже колен, на ногах — толстые чулки и широкие сапоги без ремней или шнурков. Вместо обычной мужской тоги — laena, верхнее теплое платье жреца. Это неуклюжее двухслойное одеяние было скроено из полного круга с дыркой в середине для головы. Оно было богато украшено широкими полосами, попеременно ярко-красными и пурпурными. Платье доходило ему до колен и полностью скрывало руки, что означало, к сожалению, что ему не нужны варежки в эту ледяную погоду (он все пытался найти какое-то достоинство в этом противном одеянии). На голову нахлобучен apex — плотный шлем из слоновой кости, заканчивающийся острым шипом, на который насажен толстый диск из шерстяного войлока.

Официально достигший мужского возраста, Цезарь должен был придерживаться разных запретов, ограждающих фигуру фламина Юпитера. Ему запрещалось проходить военную подготовку на Марсовом поле, никакое железо не должно было касаться его персоны, в его одежде не было никаких узлов или застежек, он не должен был обращаться с ласковым словом к собаке, ему приходилось носить обувь, сшитую из кожи животного, убитого случайно, и есть только ту пищу, которую позволяло его положение. Отсутствие бороды объяснялось тем, что он брился бронзовой бритвой. То, что он носил сапоги, поскольку его сандалии на деревянной подошве, положенные жрецу, были непрактичны, объяснялось тем, что он сам лично придумал себе фасон. По крайней мере, эту обувь не надо привязывать к лодыжке ремнями.