Читать книгу - "Башмаки на флагах. Том 1. Бригитт - Борис Вячеславович Конофальский"

Хлыст щёлкнул, и карета покатила со двора. И все поехали, не дожидаясь приказа от господина.

Удивительно, как она так могла всё в доме поставить, что не госпожа Эшбахт всем тут заправляла, а незаконнорожденная её родственница. Но не об этом сейчас он думал, не до этого ему сейчас было.

Шатёр разбили на холме, почти на том самом месте, где он дрался с Шоубергом. Может, чуть южнее. До полудня ещё было много времени. Стали рубить кусты, жечь костры. Опять же предусмотрительностью госпожи Ланге, которая велела взять две свиные туши, хлеба и бобы, стали готовить еду господам и солдатам. Над поросшими кустарником глинистыми холмами поплыл приятный запах печёного на углях мяса.

Хоть и завтракал он дома весьма хорошо, как перед любым походом, но на ветру он захотел этого вкусного мяса с пивом, которое, опять же, додумалась взять умная Бригитт.

Но не успел он расположиться вместе с госпожой Ланге за походным столом на походных креслах подле шатра, не успел и раза укусить от сочного большого куска мяса с салом, как солдат, что стоял в пикете на дороге, замахал рукой и закричал:

— Едут! Едут, господа!

Волков сразу вскочил. Он волновался, какая уж тут еда. Но Бригитт поймала его за руку:

— Отчего же вы встали? Сядьте, господин мой, негоже господину Эшбахта, Рыцарю Божьему, Хранителю Веры и победителю свирепых горцев, прерывать обед, не Папа и не император по дороге едет, а такие же, как и вы, сеньоры и кавалеры. Сядьте и кушайте. А как пришлют гонца, так и поедете к ним.

То холодное спокойствие, с которым говорила эта красивая женщина, вдруг и Волкова успокоило. Он послушался её и сел, она, не выпуская его руки и чуть наклонившись к нему, продолжала:

— За Шоуберга вам будут говорить, так не переживайте о том, господин сердца моего. Зовите меня сразу, я уж всё им про него скажу, так скажу, что больше и не спросят. А надо будет, так и на писании Святом повторю. А пока ешьте. Дозвольте, я вам порежу мясо.

Она взяла нож и на глазах многих его людей стала в его тарелке резать ему еду, словно матушка помогала малому и любимому дитю.

— Оставьте это, — сказал он чуть сконфуженно, — я ещё при руках и при силе.

Но она нож не выпустила. И нарезала ему его кусок и сказала:

— Вот, кушайте, господин мой. Кушайте и не думайте о господах этих, я уже о них подумала.

Воистину было это странно. Странно слышать было ему такое. Ему, человеку, что провёл почти всю свою жизнь в войнах, предлагала своё заступничество женщина.

Он взял кусок и съел его, да, мясо было прекрасным, и женщина, что сидела перед ним, была прекрасна, и шатёр, чью стену трепал ветер, был прекрасным. И всё это было его: и кони у коновязи, и офицеры, и солдаты, и унылые холмы вокруг. Да, он был здесь господином, и к нему ехали господа, такие же, как и он, в этом Бригитт была права. Так чего ему волноваться?

Теперь и он их видел. Кавалькада появилась на дороге, всадники и карета. Кони, отсюда видно, очень хороши, полсотни, не меньше, и карета с гербами графа.

Ах, какая же молодец была Брунхильда, какая же молодец, выволокла графа из замка, а уже за ним поехали и другие сеньоры.

Карета графа встала у пригорка, тут же лакей снял с задника раскладное кресло, оно было поставлено так, чтобы граф, сидя в нём, был скрыт от декабрьского ветра и кустами, и пригорком. Пока лакеи помогали вылезти из кареты графу и его близким дворянам, остальные господа, что были в кавалькаде, спешивались и, разминая ноги, прохаживались подле кареты. Волков прикинул и на первый взгляд понял, что господ с графом приехал едва ли десяток, всё остальное — это благородные выезды сеньоров и их неблагородные свиты. Но среди этих господ были те, что недавно приезжали к нему. Да, уехали они в дурном расположении духа, и вряд ли оно к этому дню переменилось.

Но что было хуже всего, все недовольные господа, кроме господина фон Эделя, который был при старом графе, были подле графа молодого, и фон Хугген был там же. Он так и распинался, жестикулировал и всячески пытался разговором своим увлечь молодого графа, но тот был не в духе и, скрестив на груди руки, только рассеяно кивал ему.

С Теодором Иоганном, девятым графом фон Мален, у Волкова сразу сложилась неприязнь. Граф был заносчив и спесив, и при этом, как это ни странно, был неглуп и вечно носил на лице печать скуки. Всем своим видом, каждым жестом и каждой гримасой своего бледного лица он подчёркивал, что кавалер ему не ровня, даже если он и родственник, даже если он дважды родственник, он всё равно должен знать своё место. Простота в общении, что была присуща его отцу, ему была неведома. Волков тоже не любил молодого графа, и теперь не любил его ещё больше, чем раньше, чего уж тут скрывать, и причина его нелюбви скрывалась вовсе не в спеси Теодора Иоганна, на спесь кавалеру было плевать, и даже не в том была, что он сосватал непутёвую и распутную Элеонору Августу за него, и это Волков пережил бы, а вот то, что в доме графа притесняли Брунхильду, он пережить никогда бы не смог. И с этим он примиряться не собирался. Едва увидал родственника, едва вспомнил письма графини, так сразу он отметил, что прямо на ходу, с каждым его шагом в нём растёт и наливается злоба. Тяжёлая и чёрная злоба к Теодору Иоганну. А ещё и раздражение на графа старого, что тот не мог своих дочерей и снох успокоить и защитить жену от брани и пренебрежения.

Как он отошёл от шатра и спустился вниз, так за ним, без приказаний и просьб, сразу пошли офицеры. Волков, услыхав привычное постукивание мечей о сапоги и поножи, чуть оглянулся и вдруг усмехнулся. Идут. Брюнхвальд, Бертье, Рене… Тут же шли господа из выезда: Увалень, Гренер-младший, Максимилиан, фон Клаузевиц, а за всеми ними уже прыгал на своей деревяшке Роха. Волков усмехался от того, что невольно сравнивал приехавших господ сеньоров и своих господ офицеров. Лучшие люди графства щеголяли в шубах и роскошных бархатных беретах, в перчатках