Читать книгу - "Дочь регента - Александр Дюма"

В условный час Гастон в нетерпении отправился к Элен, но ему пришлось некоторое время ждать в прихожей, потому что госпожа Дерош выдвигала всякие возражения против этого визита. Но Элен объяснилась с ней ясно и твердо и заявила о своем праве судить, пристойно или нет ее решение принять своего земляка господина де Ливри, пришедшего с ней проститься. Читатель помнит, что господин де Ливри — это имя, принятое Гастоном во время пути; он рассчитывал его сохранить и в дальнейшем, оставив свое только для тех, с кем ему придется общаться по делу, ради которого он приехал в Париж.

Госпожа Дерош ушла в свою комнату весьма неохотно и даже хотела подслушать беседу молодых людей, но Элен, заподозрившая подвох, сама затворила дверь в коридор и заложила ее на засов.

— Вот и вы, друг мой, — сказала она, — я вас ждала и эту ночь не спала.

— И я тоже, Элен, но позвольте мне полюбоваться вашим великолепием.

Элен улыбнулась.

— Прежде всего вами, шелковым платьем, прической… Как вы прекрасны, Элен!

— Вы, кажется, этим недовольны?

Гастон не ответил, он продолжал осмотр:

— Драпировки богатые, картины ценные, на карнизах золото и серебро… Так ваши покровители, кажется, богаты, Элен?

— Я так думаю, — сказала девушка, улыбаясь, — и мне сказали, что и обивка и позолота, которые так вам нравятся, как и мне, уже стары, вышли из моды и что их заменят более красивыми.

— Я вижу, что скоро Элен станет знатной и богатой дамой, — сказал Гастон, силясь улыбнуться, — она уже заставляет меня ждать приема.

— Дорогой друг, а когда там, на нашем озере, вы часами ждали в лодке, разве это было не то же самое?

— Тогда вы были в монастыре, и я ждал соизволения матери-аббатисы.

— Это святое звание, не так ли?

— О да!

— Оно внушает вам доверие, обязывает к уважению и послушанию?

— Без сомнения.

— Ну так судите сами, какова моя радость, мой друг: здесь я обрела то же покровительство, ту же любовь, но более сильную, прочную и долговечную.

— Как! — удивленно воскликнул Гастонг.

— Я обрела…

— Говорите, во имя Неба!

— …своего отца!

— Вашего отца?.. Ах, дорогая Элен, я счастлив и разделяю вашу радость. Какое счастье! Отец, который будет печься о моей подруге, о моей жене!

— Да, но издали.

— Как? Он с вами расстается?

— Увы! Свет, по-видимому, вынуждает нас расстаться.

— Это тайна?

— Даже для меня, вы же понимаете, что, будь это иначе, вы бы уже все знали. От вас у меня нет тайн, Гастон.

— Что-то, связанное с вашим рождением? Изгнание из семьи, какое-нибудь временное препятствие?

— Я не знаю.

— Это воистину тайна, но, — сказал он, — я на вас полностью полагаюсь и разрешаю даже быть со мной скрытной, если так вам приказал отец. И все же я задам вам еще несколько вопросов, вы не рассердитесь?

— О нет!

— Вы довольны? Вы можете гордиться вашим отцом?

— Думаю, что да. Кажется, он человек с добрым и благородным сердцем, и голос у него мягкий и мелодичный.

— Голос? Но… он на вас похож?

— Не знаю… Я его не видела.

— Не видели?

— Нет, не видела… было темно.

— И ваш отец не захотел увидеть свою дочь? Такую красавицу?! О, какое равнодушие!

— Нет, мой друг, он не равнодушен, он меня хорошо знает. Да вот, у него есть мой портрет, вы знаете, тот самый, из-за которого вы так ревновали прошлой весной.

— Я не понимаю.

— Говорю вам, было темно.

— Но в таком случае можно было зажечь вот эти жирандоли, — сказал он, но улыбка получилась натянутой.

— Можно, если ты хочешь, чтоб тебя увидели, но когда есть причины скрывать лицо…

— Что вы такое говорите? — продолжал задумчиво Гастон. — Какие причины могут заставить отца скрывать свое лицо от дочери?

— Очень важные, я полагаю. Вы же человек серьезный и могли бы понять это лучше меня, я-то ведь не удивляюсь.

— О, милая Элен, что вы мне рассказали? В какие терзания ввергли вы мою душу!

— Вы меня пугаете своими терзаниями.

— Скажите, о чем с вами говорил отец?

— О нежной любви, которую он всегда питал ко мне.

Гастон вздрогнул.

— Он поклялся мне, что отныне я буду жить счастливо, что он избавит меня от неопределенности моей прошлой жизни, что он …отбросит все соображения, которые до сих пор заставляли его не признавать меня своей дочерью.

— Слова… слова!.. Но какие свидетельства своей любви он дал вам, Элен? Простите мои неразумные вопросы, Элен, я предвижу бездну несчастий, я хотел бы, чтобы ваша ангельская чистота, которой я так горжусь, на мгновение сменилась адской, демонической проницательностью, тогда вы бы поняли меня, и мне не пришлось бы испытывать стыд, пятная вас низкими вопросами, столь необходимыми для нашего будущего счастья.