Читать книгу - "Загадки истории. Факты. Открытия. Люди - Анна Ермановская"

Откладывать исполнение приговора никто не стал. По всему Парижу было расставлено невероятное количество вооруженной охраны и орудий на случай возможных беспорядков. В одиннадцать часов телега с Марией-Антуанеттой прибыла к месту казни. Там уже собралась огромная толпа, ожидавшая бесплатного развлечения — убийства бывшей первой дамы Франции. Порой отказываешься верить в то, насколько бесчувственны к чужой боли могут быть те, кто называет себя людьми.

С руками, связанными за спиной, королева, как описывали впоследствии этот трагический момент современники, держалась с восхитительным достоинством. Она была напряжена, но спокойна, а на ее бледном лице не читалось ни страха, ни страданий. Казалось, что душой своей она уже перешла в мир иной и все, что происходит вокруг, не имеет к ней больше никакого отношения. С громким лязгом упало лезвие гильотины. Когда палач высоко поднял отрубленную кровоточащую голову, мертвую тишину разорвал вопль толпы, тот же, что и при казни Людовика XVI: «Да здравствует Республика!»

Стоит напомнить, что после казни короля роялисты, находившиеся в изгнании, вслед за самой находящейся в заточении монаршей семьей провозгласили малолетнего дофина королем Людовиком XVII и назначили его дядю, графа Прованского, регентом до достижения Луи-Шарлем совершеннолетия. Действия роялистов противоречили решению Национального конвента, в соответствии с которым дофина предполагалось отдать на попечение сапожника Антуана Симона и его жены, что, собственно и было сделано. 4 августа 1793 года Симон с женой переехали в Тампль.

Дофин Луи-Шарль, сын Людовика XVI и Марии-Антуанетты, которому так и не суждено было стать Людовиком XVII

Так и хочется спросить: почему же не наоборот? Почему несчастный юный король, каковым его признали даже мировые державы, так и продолжал оставаться в заточении? Ответа на этот вопрос нет. Точнее, он-то, конечно, есть. Но он настолько горек, что любому гуманному человеку даже сложно будет его озвучить. Игрушка. Несчастный дофин стал просто игрушкой, никому ненужной, всем и каждому безразличной, он стал игрушкой в грязных политических играх бесчестных и аморальных политиков.

Тюрьма Тампль, в которой умер Людовик XVII

Единственный «плюс» приезда четы Симон состоял в том, что ребенок был переведен в более просторное помещение, и только. Хотя в свете того, что происходило дальше, «плюсом» это назвать будет затруднительно. Обращаясь с мальчиком так же, как они обращались бы с любым человеком своего класса, грубо и фамильярно, подвергая унижениям и побоям, поселившаяся в Тампле супружеская пара пыталась превратить монарха в республиканца. Они пытались любой ценой вытравить из ребенка всю память о прошлом, о собственных родителях и, мало того, научиться эту самую память оскорблять. В своих изощрениях они дошли даже до того, что принуждали Луи-Шарля громко петь «Марсельезу». Позднее, когда все вернулось на круги своя, садистские наклонности Симона и его жены получили достойное осуждение. Но какое это уже имело значение?

В январе 1794 года сапожник отказался от опеки над дофином, и мальчик снова был помещен в ту же самую камеру в башне Тампля, которая стала последней тюрьмой его отца. И его собственной. Его собственной?.. Вот тут-то и возникает вопрос, вопрос, который по сей день не дает покоя многим исследователям.

Итак, порученный заботам четырех охранников, которые ежедневно сменялись, ребенок оказался в такой изоляции, что Мария-Тереза, заточенная этажом выше, думала, что ее брат либо мертв, либо переведен из Тампля в другое место.

Надзор стражи заключался в охране (то есть исключении побега) и кормлении ребенка, о его лечении, умственном развитии, общении, даже физической чистоте не заботился вообще никто.

А что же в это самое время происходило за стенами Тампля?

Идейным вдохновителем эпохи революционного террора был бескомпромиссный революционер Максимильен Робеспьер. А через год, 27 июля 1794 года, лезвие гильотины, на которую он отправил так много людей, перечеркнуло и его собственную жизнь.

Если рассуждать логически, этот факт мог сыграть решающую роль в судьбе заключенного в Тампле несчастного короля без королевства.

В этот день — день возмездия тирану — Поль де Баррас, лидер Национального конвента, игравший решающую роль в устранении Робеспьера, прямо с места казни поспешил в Тампль, расположенный, кстати говоря, в самом центре города. И отправился он туда не просто так: у него была особая миссия. Де Баррас должен был засвидетельствовать состояние двух царственных заключенных, осиротевших детей Людовика XVI и Марии-Антуанетты: дочери монархов Марии-Терезы шестнадцати лет и девятилетнего сына Людовика Луи-Шарля.

Всеми покинутый дофин, которого Баррас посетил 28 июля, был крайне изможден. Ребенок, который предстал перед посетителем, совсем не напоминал некогда жизнерадостного юного принца. Баррас в своем отчете отмечал вялость и молчаливость мальчика, рассеянность его реакций. Возмутившись до предела, лидер Национального конвента настоял на более гуманном обращении с ребенком. Он дал указание перевести его (снова, снова перевести, но не выпустить, несмотря на свержение якобинской диктатуры!) в сравнительно просторное помещение. И даже это было по не совсем понятным причинам выполнено только в августе.

С мальчиком опять начали заниматься, уже не ставя задач перевоспитания. Правда, к этому времени дофин был уже очень болезненным и психологически деградировавшим; неоднократно посещавшие его члены термидорианского Конвента так же, как и Баррас, отмечали его вялость, молчаливость на грани немоты и крайнее физическое истощение.

Забота Барраса и Конвента, разумеется, не была вызвана соображениями гуманности. Сложившаяся в стране ситуация — падение популярности якобинцев и общенародная ностальгия по временам монархической стабильности — позволяла найти определенный компромисс между двумя противоборствующими силами. Достаточно очевидно, что установление в стране республики в сентябре 1792 года не привело к тому, что на следующий день все ее жители стали республиканцами. Роялистская оппозиция существовала даже в самые опасные времена якобинского террора, но вот во всеуслышание заявить о своем существовании получила возможность только после переворота 9 термидора. Еще в декабре 1792 года Конвент постановил, «что смертная казнь грозила всякому, кто предложил бы или попытался бы установить во Франции королевскую власть», и это постановление так и не было отменено. Но после падения Робеспьера тот же самый Конвент, что совсем недавно с восторгом принимал все его предложения, возвращает в свое лоно изгнанных депутатов и продолжает работу — на этот раз по переходу от экономической и политической диктатуры к либеральному парламентскому режиму, по выходу из создавшегося кризиса. На повестке дня встает задача закончить революцию, а это, по мнению большинства современников, было невозможно сделать без принятия новой конституции.