Читать книгу - "Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов"

К слову, не меньше властей был обеспокоен слухами о рабочих беспорядках 14 февраля председатель Думы М. В. Родзянко, который накануне открытия парламентской сессии выпустил обращение к петроградским рабочим, заявив, что считает выступления крайне вредными и играющими на руку немцам^[2327]. Весьма любопытно появление в Петрограде слуха о том, что накануне 14 февраля П. Н. Милюков ходил по заводам и раздавал рабочим оружие, призывая устроить шествие к Таврическому дворцу. П. Н. Милюкову пришлось даже давать опровержение в кадетской «Речи», при этом депутат не сомневался в том, что какой-то провокатор действительно выступал от его имени^[2328]. Музыковед и критик Н. Ф. Финдейзен считал, что роль Милюкова сыграл ряженый полицейский, командированный А. Д. Протопоповым с целью организации провокации, доказывая это тем, что лже-Милюков находился под охраной полиции и потому не был задержан^[2329]. Некоторые современники были уверены в том, что полицейские и агенты охранки по личной инициативе распускали слухи, пытаясь сгустить краски и представить ситуацию с рабочими более опасной, чем она была на самом деле, в корыстных интересах (в частности, чтобы не быть отправленными на фронт за ненадобностью в тылу или же с целью отличиться перед начальством). Чем только подливали масла в огонь.

Несмотря на арест рабочей группы, а также на агитацию большевиков против демонстраций, 14 февраля в разных частях Петрограда состоялись рабочие сходки, что говорит о переоцененности агентами Охранного отделения роли рабочей группы в связи с массовыми слухами о готовящихся беспорядках. Кроме того, ликвидация рабочей группы затрудняла дальнейшее разрешение конфликтов рабочих с заводской администрацией, что косвенно отразилось на объявленном 22 февраля 1917 г. локауте на Путиловском заводе, вследствие которого 36 тысяч рабочих оказались на улице. Как следует из запроса, подготовленного 23 февраля Государственной думой, забастовка рабочих лафетно-штамповочной мастерской Путиловского завода началась неожиданно для основной массы рабочих-путиловцев, причем ей предшествовал распространившийся «слух о возможном сокращении производства и частично[м] расчет[е] рабочих в связи с недостатком топлива и сырья»^[2330]. Слух об отсутствии в Петрограде хлеба вывел на улицы города и женщин-работниц Выборгского района 23 февраля. Следует заметить, что начавшиеся в этот день беспорядки нельзя рассматривать исключительно как хлебные, социал-демократки и ранее стремились включить День женщины-работницы в традицию протестного движения. Так, работницы завода «Айваз», меньшевички М. Б. Терликова и Михайлова, пытались организовать 23 февраля 1916 г. забастовку на предприятии, распространив воззвание, призывавшее к борьбе за социализм и немедленное прекращение войны^[2331]. Однако день 23 февраля не успел приобрести такое же значение, как 9 января, поэтому выпадение на это число начала революции в известном смысле следует признать случайным.

Слухи не только подталкивали рабочих к протестам — они формировали искаженную картину в представлении столичной полиции, приводя к не менее драматичным ошибкам. Показательно, что распространителями слухов невольно оказывались тайные агенты охранки.

В Охранном отделении признавали низкое качество агентурных сведений. Связывали это, как правило, с материальными трудностями, заставлявшими агентов больше времени уделять поискам дополнительного заработка. Заведующий наружным наблюдением петроградской охранки сообщал 18 февраля 1917 г.: «Возрастающие почти с каждым днем цены не только на предметы первой необходимости, но и на питательные продукты, поставили всех филеров… буквально в безвыходное положение… Всегдашняя мысль о добыче насущного хлеба для семьи и плохое состояние здоровья окончательно подрывают в филере способность к продуктивной работе»^[2332]. Минимальное жалованье филера в Петрограде в феврале 1917 г. составляло 40 рублей в месяц, что было чуть выше среднего заработка рабочего. Поэтому некоторые агенты охранки начинали сочувственно относиться к рабочим требованиям. Однако случалось и обратное: желая получить большее вознаграждение, филеры накручивали свои донесения сенсационными сведениями, разоблачающими общественные организации. За полезную информацию филеры получали разовые денежные вознаграждения. Так, за сведения, предоставляемые дважды в неделю, осведомители получали в месяц несколько десятков рублей^[2333]. Наиболее ценные сотрудники получали до 1000 рублей в месяц, что было вдвое выше генеральского жалованья. Иногда вместо денег получали вознаграждение вещами. Генерал-майор Отдельного корпуса жандармов А. И. Спиридович вспоминал, как в Киеве один рабочий-бундовец за резиновые галоши сдал всех своих товарищей^[2334]. Он также указывал на то, что идейных сотрудников охранки было немного, но даже они, работая в среде революционеров, устанавливая с последними личные отношения, рано или поздно переживали кризис, во время которого появлялось желание отомстить Охранному отделению за свое предательство, падение. Самой мягкой формой мести была дезинформация. Все указанные особенности филерской работы приводили к формированию у представителей власти неадекватных представлений о реальной политической ситуации в столице.

Впрочем, представления обывателей, также настоянные на слухах, отличались не большей достоверностью. В обществе были распространены разговоры о том, что министр внутренних дел А. Д. Протопопов готовит провокации и с этой целью расставил на крышах домов, колокольнях, пожарных каланчах пулеметы. Среди бытовых слухов горожан выделялись те, которые объясняли нехватку продуктов, главным образом хлеба. В качестве причин называли спекуляцию, неумение властей организовать доставку хлебных грузов, вследствие чего мука сгнивала на железнодорожных станциях, ожидая отправки, обвиняли даже извозчиков, которые якобы в условиях роста цен на овес скупали хлеб и скармливали его лошадям. Однако и в продовольственной теме было место для политики: быстро распространился слух о том, что нехватка хлеба — это и есть задуманная Протопоповым провокация: якобы министр лично распорядился запретить продавать хлеб населению, чтобы спровоцировать голодный бунт и затем жестоко его подавить. По другой версии, министр внутренних дел запретил подвозить в Петроград хлеб с тем, чтобы склонить население к заключению сепаратного мира, полагая, что сытый народ на это не пойдет^[2335]. Впоследствии, когда революция уже свершилась, в городской смеховой культуре — анекдотах, карикатурах — данный сюжет неоднократно обыгрывался. Протопопову приписывали слова, что он сознательно приближал революцию своими действиями. Появлялись даже шуточные проекты памятника главным «революционерам» — Распутину и Протопопову. Были и рациональные объяснения продовольственной проблемы, связывавшейся с банальной рассогласованностью действий властей: «В то время когда в Сибири гниют 4 миллиона пудов мяса, в черноземных губерниях гниют миллионы пуд. ржи и пшеницы, а в самой Москве в Виндавском вокзале сгнили два миллиона яиц, народ Первопрестольной нуждается в корке даже черствого хлеба. Министерство внутренних дел идет против Министерства земледелия; последнее против первого, и оба министерства — против общественных организаций городов и земств»^[2336]. Слухи о продовольственном мародерстве и спекуляциях уже приводили за годы Первой мировой войны к массовым погромам в Одессе, Москве, Астрахани, во время которых власти оказывались бессильными, и города переходили во власть толп. В феврале 1917 г. настала очередь Петрограда.