Читать книгу - "Дневник. 1914–1920 - Прасковья Мельгунова-Степанова"

Уже седьмой день! Когда же конец?

Эпизод: матрос пытается влезть в вагон трамвая через переднюю площадку, вагоновожатый его ссаживает: «Здесь тебе не Балтийское море».

Приходила сегодня Екатерина Карловна Деккер из Каретного Ряда – там все спокойно, торгуют, у нас же ничего нет. Она приехала из Крыма четвертого дня. Говорит, что солдаты и матросы, ехавшие в их поезде, возмущены здешними большевиками, но тут на вокзале их сейчас же встречали какие-то субъекты (большей частью евреи) и начинали им «объяснять», что «выделывают» юнкера, сообщая всякий вздор. Солдаты, большей частью, тут же решали ехать обратно, хоть и направлялись по домам, в отпуск.

Сегодня известие, что фронт прорван немцами у Молодечно и Барановичей. Да, я забыла, что «Викжель» перессорился с Комитетом общественного спасения за его непримиримую позицию, которую он занял, объединившись со штабом – Рябцов – Прокопович. Теперь уже не Руднев и Рябцов изменники, по мнению Кусковой, а «Викжель».

Даже странно, до чего она и Прокопович отстаивают коалиционное министерство, верно, трудно расставаться с властью. Сейчас пришли Волк-Карачевские и Наташа – не могли выйти от наших. Там был обыск по всей улице, легкий, искали оружие; отдали мой револьвер, а на пороге солдаты обыскали красногвардейцев – говорят, у одного нашли украденные часы и тут же расстреляли.

3 ноября

С утра было несколько пушечных выстрелов, потом все затихло – оказалось, что состоялось соглашение – вернее, сдача защитников Врем[енного] правительства, т. е. победа большевиков. Постепенно улицы наполнились народом. У нас к Никитским воротам не пускают, говорят, из-за пожара дома, где была аптека, так как там много жертв и ужасные сцены. На углу Большой Никитской и Скарятинского переулка нас, вернее С., обшарили красногвардейцы, но поверили на слово, что есть пропуск, – тут, на Большой Никитской, устроена баррикада из дров. На Поварской опять патруль, среди солдат пьяный – пропускают легко. Тут картина разрушения снарядами, начиная с дома Олсуфьева подряд, и церковь Бориса и Глеба^[184] пострадала. Зашли к Алексинскому И. П., в Трубниковск[ий] пер[еулок], у него точно крепость: во двор еле пускают и там опять опрашивают – все домовой комитет. В партийную нашу квартиру прошли легко. Была я еще у Сони в Штатном переулке, и там всюду следы снарядов и пуль, но меньше нашего района. Шел слух, что с двух часов опять пойдет пальба, но все тихо. На Кудрине, по словам пришедшего оттуда Кононова, роют окопы, ожидая каких-то броневиков. Дом Курносова сильно пострадал, даже от снаряда; он из окна видел, как из разрушенных потом домов на Поварской стреляли в большевиков. Вечером зашел Жилинский, предводитель дружины, защищающей Временное правительство, и массу нарассказал. От 56 общественных организаций (кооперация, Союз инженеров, «Единство», Союз промышленников и т. д.) он организовал дружину в 1700 человек, но Руднев, городской голова, ее не принял, как партизанскую, ее распустили, а через день-другой сам же попросил ее организовать, когда гибло Алексеевское юнкерское училище. Дружина была вновь организована. Жилинский сделал набег на Совет раб[очих] депутатов с броневиком и двумя выстрелами 2-сантиметровых мортир разогнал весь Совет. Вошли в здание, их было всего 11 человек и они были бессильны остаться там по малочисленности. Далее был сделан набег на склады патронов, так как у сидевших в Кремле не хватало патронов. Они пристрелили несколько красногвардейцев, взяли их пропуска и проехали через город до складов и получили несколько сот патронов. Таким же способом он побывал в большевицком военном штабе и присутствовал два часа при заседании их – говорит, что они очень растеряны и не знают, что делать. Также прошел он со своими в Замоскворечье. Они же брали «Метрополь» и Лоскутную гостиницу, откуда с крыши стрелял большевицкий пулемет. Палить по домам из пушек они не решались, щадя жителей. Китай-город был в их руках. Делая его обход, они увидели, что в Сибирском банке^[185] кто-то есть – там работали громилы при содействии милиции. Ж. и его товарищи расстреляли семь человек. Говорит, что Ряды разграблены и квартира Щербатова в Ист[орическом] музее (директор Истор[ического] музея) тоже, даже у швейцара унесли самовар и сапоги. Юнкера не соглашаются выходить в атаку, если впереди не идут штатские, т. ч. дружина Ж. потерпела большое поражение при сдаче (а сдались, потому что оставалось по два патрона на ружье), они спустились по веревке с Кремлевской стены и ушли, но это б[ыло] 11 человек из 1500. Вначале же им удалось обезоружить две фабрики. У него прострелены оба рукава. Возбуждение его огромно.

Говорит, что за Москвой-рекой расклеено объявление, что он приговорен к расстрелу; он последним патроном «уложил» красногвардейца и взял его пропуск. Ему мерещатся погромы, он очень утомлен и издерган этими расстрелами, хоть и считает красногвардейцев изменниками.

Волк-Карачевские ушли сегодня к себе, прожив у нас и наших шесть дней.

Перед партией вопрос: Полный ли саботаж большевиков или же вхождение в социалистическое министерство – С. за последнее, большинство – против.

5/ХI

На сегодня у нас ночевал Жилинский – он скрывается как начальник дружины. Вчера его арестовали и потащили в военно-революционный суд на Калужскую площадь с требованием немедленного расстрела. Там профессор Штернберг заявил, что это недоразумение, что он знает его лично, но солдаты и рабочие продолжали требовать расстрела, тогда был учинен суд, и его заперли в комнату с часовым, а у дверей поставили 6 часовых. Он стукнул по голове своего часового, тот упал, лишившись сознания, а Ж. выпрыгнул в окно и бежал через палисадник, направляясь домой, но там его успели предупредить, что приехал автомобиль (верно, за ним). Он ушел к нам с большим трудом. Сегодня удалось узнать, что автомобиль приезжал к нему. Один представитель центра и два – районного революционного комитета сказали его жене, что ему бы лучше сдаться им, что они гарантируют ему неприкосновенность и в случае чего-либо выпустят его. Завтра он едет в Рязань или еще куда-нибудь.