Читать книгу - "Тайна трагедии 22 июня 1941 года - Бореслав Скляревский"

Оказывается, именно на этом письме Сталин начертал: «Подлец и проститутка», Ворошилов добавил: «Совершенно точное определение», Молотов под этим подписался, а Каганович приписал: «Предателю, сволочи и б… одна кара смертная казнь». /90/.

А теперь попытаемся установить, что реакция И. В. Сталина и его соратников была вполне адекватной содержанию письма. Ради торжества исторической истины письмо Якира должно было прозвучать на съезде полностью, без купюр. Но разве историческая истина интересовала тогда могильщиков И. В. Сталина?! И еще один более резкий вопрос: «А разве можно было верить Хрущеву, этому старому и подлому двурушнику, мошеннику и скрытому троцкисту, который всю свою жизнь ходил в маске лицемера?!

Итак, вот оно, это письмо, полностью и без купюр: «Родной, близкий тов. Сталин. Я смею так к Вам обращаться, ибо я все сказал, все отдал и мне кажется, что я снова честный и преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной, честной работе на виду партии и ее руководителей — потом провал в кошмар, в непоправимый ужас предательства… Следствие закончено. Мне предъявлено обвинение в государственной измене, я признал свою вину, я полностью раскаялся. Я верю безгранично в правоту и целесообразность решения суда и правительства. Теперь я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к Вам, партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма».

Версия Хрущева — Шелепина обрела безоговорочного сторонника в лице «военного историка» Волкогонова, который почти дословно повторяет эту «басню» об «абсолютной невиновности» Якира, впрочем не приводя ни самого письма, ни даже шелепинской урезанной части его. Волкогонов, перед тем, как солгать, употребляет, как правило, словесную формулу «как теперь установлено». Вот, например, он пишет: «Как теперь установлено, по отношению ко всем этим видным советским военачальникам было применено в полном объеме физическое воздействие». На самом деле, как я уже приводил доказательства, ни в полном объеме, ни в усеченном Тухачевского, как и его сообщников, никто не пытал, не бил, не истязал, поэтому в чистосердечности показаний, которые они сами добровольно давали, наперегонки разоблачая друг друга, ни у кого нет никаких оснований сомневаться. Образцом бессовестного вранья Волкогонова может служить следующий пассаж: «В деле Тухачевского особенно отличился следователь по особо важным делам Ушаков (он же Ушимирский). В своих объяснениях, которые он дал после ХХ съезда комиссии по реабилитации, Ушаков писал…». /35/. Не будем вдаваться в текст, который якобы писал Ушаков, так как это не имеет никакого смысла, а важно другое — во-первых, не Ушиминский, а Ушимирский была подлинная фамилия Ушакова, во-вторых, писал Ушаков это для НКВД в 1938 году, и не для комиссии Хрущева — Шверника в 1956 году, он просто не мог физически это сделать, так как к тому времени прошло уже 17 лет со дня его смерти.

В другом месте Волкогонов со ссылкой на слова дочери Гамарника, покончившего жизнь самоубийством, утверждает, что этот «выстрел был ответом на предложение Сталина стать членом трибунала над своими боевыми товарищами», забывая совершенно о том, что Гамарник фигурировал в деле, как один из главных участников «пятой колонны», контрреволюционного заговора в РККА. Как сообщала газета «Правда» 1-го июня 1937 года, «бывший член ЦК РКП(б) Я. Б. Гамарник, запутавшись в своих связях с антисоветскими элементами и видимо боясь разоблачения, 31 мая покончил жизнь самоубийством». Даже Хрущев в своих мемуарах пишет о Гамарнике: «Он предвидел, что будет казнен. К нему пришли, чтобы его арестовать, и он застрелился. Палачи пришли тянуть его на плаху, и он решил, что лучше будет покончить жизнь самоубийством».

Ничего удивительного нет в том, что военный историк Волкогонов оказался в «плену» подлых мифов и фальшивок Хрущева о «массовых репрессиях», и якобы именно это стало главной причиной поражений нашей армии в самом начале войны. Это не так. Приходится сожалеть, что некоторые российские историки уже шестьдесят лет находятся под влиянием этой подлой лжи. Вот взгляд военного историка А. Филиппова на степень готовности Красной Армии к войне в июне 1941 года: «Мнение, что репрессированные высшие командиры были лучшими, а в армии остались худшие — просто бездоказательно. Лучшие из репрессированных (М. Н. Тухачевский и др.) нередко в печати сравниваются с худшими из оставшихся… А идеи, связанные с именем Тухачевского, не были отвергнуты, как пишут, они не всегда оправданно внедрялись в армии перед войной, отражались в уставах. В частности, идея «ответного удара» стала стержнем плана войны вместо более подходящей для нашей армии идеи стратегической обороны, т. е. операции на основе теории глубокого боя заслонили для нашей армии вопросы обороны, маневренной войны, встречных операций…». /90/.

Последствия репрессий 1937–1938 гг. против комсостава были в значительной степени преодолены к лету 1941 года, поэтому их нельзя отнести к главным причинам неудач нашей армии в начале войны. К тому же общеизвестно, что сразу же после вероломного вторжения Гитлера на СССР было выпущено из тюрем более трех тысяч старших офицеров, среди которых были будущие маршалы К. К. Рокоссовский и К. А. Мерецков, будущие выдающиеся военачальники — А. В. Горбатов, Г. Н. Холостяков, К. К. Богданов, Н. М. Хлебников, Б. Л. Ванников и многие, многие другие.

Родные К. К. Рокоссовского вспоминали, что сам И. В. Сталин, который, как известно, очень любил и ценил маршала, просил у него прощения за 1938 год. Как свидетельствует министр сельского хозяйства в правительстве Сталина И. А. Бенедиктов, это был не единственный подобный случай, когда И. В. Сталин приносил личные извинения перед реабилитированными военачальниками. /7/.

По мнению Уинстона Черчилля, выраженному в его книге «Вторая мировая война», И. В. Сталин своими репрессиями не ослаблял, а, напротив, укреплял Красную Армию. «Для Сталина Тухачевский, Блюхер и другие военные, чей боевой опыт исчерпывался, главным образом, участием в Гражданской войне, не представляли особой ценности. Они, как бывшие сторонники Троцкого, были его политическими противниками, и он поступил с ними по законам борьбы того времени…».

Константин Симонов в своей знаменитой книге о И. В. Сталине «Глазами человека моего поколения» приводит взгляд Маршала И. С. Конева на проблему «уничтожения» руководящих кадров армии перед войной: «Изображать дело так, что если бы эти десять, двенадцать, пять или семь человек не погибли бы в 37–38 годах, а были бы во главе армии к началу войны, то вся война выглядела по-другому, — это преувеличение, «абстрактно говорить, что вот были бы эти 15 человек во главе армии, то в 41-м было бы все в порядке, — неправильно». И еще: «Ответить на то, кто из погибших тогда людей как воевал бы с немцами, как мы и в какой срок победили бы немцев, будь живы эти люди, — все эти вопросы, к сожалению, умозрительные. В то же время существует факт непреложный, что те люди, которые остались, выросли в ходе войны и оказались у руководства армией, именно они и выиграли войну, находясь на тех постах, которые они постепенно занимали». /59/.

И. С. Конев говорил и о том, как после 1937 года И. В. Сталин приглядывался к оставшимся кадрам и брал на заметку людей, которых он собирался выдвигать, на которых собирался делать ставку в будущей войне. Сам он, Конев, по собственному признанию, ощущал себя одним из таких людей, ощущал на себе заботу и внимание Сталина.