Читать книгу - "Окружение Сталина - Рой Медведев"

Лазарь обладал теперь несравненно большим опытом, а главное — зарекомендовал себя ревнивым и опасным сталинцем, способным самостоятельно побеждать неугодных, точно угадывать желания Хозяина и бескомпромиссно проводить их в жизнь. Он был уже проверен в больших делах и представлял собой весьма ценную для Сталина фигуру.

Москва переменилась мало. На кремлевских башнях еще красовались двуглавые императорские орлы. Тут и там проглядывали старорежимные черты и обычаи. Дискуссии и ссоры 20-х годов еще не отшумели, а многие думали — не отшумят никогда. Еще попадались в городе нэпманы, а в деревне — коммуны. Работал политический Красный Крест. Маяковский свободно ездил в Париж.

Первое время в политической жизни столицы Каганович был незаметен, да и пост секретаря ЦК многими все еще не воспринимался как особо важный — по старой памяти. Важнейшим его делом становилась борьба с инакомыслием в партии. 24 сентября 1928 года на заседании оргбюро ЦК ВКП(б) под председательством Кагановича в острокритическом духе обсуждалась работа Краснопресненского райкома Москвы, глава которого М. Н. Рютин не проявил должного рвения в связи с начинавшейся травлей пока еще анонимных «правых». В течение двух недель последовало еще несколько заседаний за закрытыми дверями, на которых Рютина обвиняли в «примиренчестве». В итоге он был снят со своего поста. Спустя восемь лет непокорного Рютина расстреляют[80].

В конце 1928 года Каганович «всплыл» в президиуме съезда рабселькоров. Впрочем, всесоюзные съезды, слеты и т. д. были еще очень частыми и будничными. В Москве одновременно проходили в различных залах три-четыре подобных мероприятия. Открыла съезд рабселькоров Мария Ульянова; с сообщением о «текущем моменте» — обязательная в те годы тема — выступил Бухарин. Каганович вообще не выступал.

В конце декабря он в качестве представителя Рабкрина участвовал в VIII съезде профсоюзов. На этот раз в президиум Каганович не попал, зато выступил в прениях. Скромное это выступление было посвящено рационализации производства и прошло незамеченным. В конце съезда Кагановича как представителя Рабкрина избрали в ВЦСПС, а на первом же его пленуме — в Президиум ВЦСПС, состоявший из 20 членов и 74 кандидатов, последним среди которых значился «Бочинин, пионер московской организации»[81].

Тут с Кагановичем произошла малозаметная, но важная и любопытная метаморфоза. Попав в Президиум ВЦСПС, он вдруг превратился из «представителя Рабкрина» в «представителя ЦК ВКП(б)». Неизвестно, кто и каким образом произвел подтасовку статуса, но перемена была большая. Каганович занял совершенно особенное положение в Президиуме ВЦСПС. Глава профсоюзов и член политбюро Томский не участвовал в текущей работе Президиума. Ее организовывал и вел секретарь ВЦСПС Догадов. Каганович занимал второе по значению место после Догадова. Но в отличие от него и других членов Президиума, Каганович ни разу не принял участия ни в одной временной комиссии из тех, что во множестве образовывались для решения разных вопросов; он также не готовил никаких докладов для ежедневных заседаний. А через месяц после избрания стал пропускать многие заседания.

Лишь 26 февраля 1929 года, при обсуждении острейшего вопроса о последствиях «Шахтинского дела», Каганович впервые выступил в прениях на Президиуме ВЦСПС.

Рассмотрение вопроса о «Шахтинском деле» ярко и выразительно иллюстрирует, как работал Президиум ВЦСПС в год Великого перелома.

Судебный процесс о «вредительстве» инженеров Донбасса — «Шахтинское дело» — проходил летом 1928 года. В сравнении с московскими процессами 1936–1938 годов он был длительным и не слишком громким. По его окончании ВЦСПС разослал во многие города Союза комиссии с целью установить, имеется ли в работе профсоюзных организаций на местах надлежащий благотворный эффект «Шахтинского дела». Сама постановка вопроса означала, что карательные меры всерьез рассматриваются как инструмент развития общества.

Комиссии обследовали рабочие казармы, больницы, бани и т. д.; беседовали с рабочими и проводили совещания. В итоге 26 февраля Президиуму была предъявлена поразительная докладная записка — в связанных с нею бурных прениях и выступил Каганович[82].

«Везде рабочие и местные организации, — говорилось в докладной, — ждут решений и мероприятий центра, везде спрашивали, „какой толк будет от проверки“… После „Шахтинского дела“ во многих предприятиях Донбасса союзные органы стали несколько быстрее реагировать на материально-бытовые запросы рабочих и несколько энергичнее предъявлять свои требования хозорганам».

В докладной с удовлетворением констатировалось, что «в ряде мест специалисты жаловались на то, что их слишком часто стали судить за несчастные случаи, что косвенным образом подтверждает более энергичное реагирование союзных органов». (Здесь имеются в виду профсоюзные органы.)

Но оказывается, что чуда в результате «Шахтинского дела» не произошло: «Методы руководства не изменились. По-прежнему преобладает бумажная связь. Инструкции и циркуляры также не уменьшились… Не уменьшилось число всяких заседаний».

Констатируется «усталость части профработников от истекшей полосы самокритики».

Но самое яркое и печальное место в докладной — это описание отношений, сложившихся после «Шахтинского дела» между рабочими и техническим персоналом. В документе много раз употребляется бывшее в то время в ходу слово «спецеедство», обозначавшее отрицательное отношение к специалистам и связанные с этим явления и происшествия.

«Даже сами специалисты считают, что спецеедства как массового явления — нет, — оптимистично начинается эта тема в докладной. — Отношения рабочих и специалистов удовлетворительные».

И тут же эти удовлетворительные отношения обрисованы подробно.

«…Случаи проявления спецеедства после „Шахтинского дела“ не уменьшились. Не уменьшились и случаи физической расправы над отдельными специалистами… Новое (помимо спецеедства) явление, характеризующее происшедшие изменения во взаимоотношениях рабочих и специалистов после „Шахтинского дела“, заключается в том, что рабочие более критически и с большим недоверием относятся к мероприятиям административно-технического персонала. Часто простую ошибку техн. персонала рабочие расценивают как вредительство, контрреволюцию, называя тех. персонал „шахтинцами“, „шанхайцами из сетельмента“ или просто вредителями… Особенно это имеет место в Донбассе».

Единственный раз в этой большой записке упоминается о том, что таково отношение к специалистам не только рабочих, но «и даже ответработников».

«…У специалистов упадочное настроение, которое выражается в стремлении свалить с себя ответственность на своих помощников-иждивенцев и на производственные совещания, в замкнутости и в отношении к труддисциплине в том смысле, что техперсонал стал менее требователен к рабочим, слабее, а местами и вовсе не применяет правил внутреннего распорядка… В результате на многих предприятиях, особенно Донбасса, имело место ослабление труддисциплины».