Читать книгу - "Лица века - Виктор Кожемяко"

Потом я писала о первых бригадах комсомольцев на «Красном выборжце» и «Красном треугольнике», на дорогой моему сердцу «Трехгорке». Об условиях соревнования, о показателях первых успехов, но главное – о людях, которые брались соревноваться друг с другом.

Из репортажей, публиковавшихся в журналах «Работница» и «Коммунистка», сложилась у меня книжечка, которую я предложила в Госиздат. Но… там особой заинтересованности не проявили. Бумаги нет, то да се… А журнал «Коммунистка» помещался в том же здании на Старой площади, где и ЦК партии. И я, когда носила туда свои заметки, мельком обратила внимание на вывеску: «Приемная секретарей ЦК». В алфавитном порядке там значилась и фамилия Сталина. Так вот, когда в Госиздате у меня ничего не получилось, сама собой вдруг возникла мысль: показать репортажи Сталину. Записалась на прием. Однако в назначенный день секретарша позвонила мне и сказала, что приема не будет. И в ближайшие дни – тоже. Вот тогда, в отчаянии, я написала Сталину письмо. Очень короткое – с просьбой высказать свое мнение о моей рукописи. Пакет утром 8 мая передала в приемную секретарей ЦК.

Я жила в общежитии, адрес и телефон которого указала на пакете. И в тот же день, буквально через несколько часов, ко мне в комнату стучится дежурная по этажу: «Микулина, к телефону!». Бегу, беру трубку, а в ней – незнакомый голос:

– Говорит Товстуха…

– Какая еще толстуха? – недовольно огрызнулась я, думая, что кто-то надо мной шутит.

– Не толстуха, а Товстуха, – очень спокойно ответил голос, – и не женщина, а мужчина. Помощник товарища Сталина. Сейчас я передаю ему трубку.

– Что? Кому? Сталину? – закричала я. Между тем уже другой голос, гортанный, с легким восточным акцентом, сказал:

– Товарищ Микулина? Я согласен!

– Согласны? – растерянно пробормотала я. – На что?

– Дать предисловие к вашей книжке. Такая книга нужна.

– Вы ее уже прочли?

Более нелепого вопроса нельзя было придумать. Я поняла это одновременно с произнесенной фразой. Понял и человек на другом конце провода. Он засмеялся:

– Иначе я бы не говорил с вами.

И уже другим, подчеркнуто деловым тоном сказал:

– Разрешите задать вам один нескромный вопрос: сколько вам лет?

– Двадцать два, двадцать два! – закричала я.

– Разрешите вам задать еще один нескромный вопрос: вы партийная или беспартийная?

– Беспартийная, – тихо сказала я, боясь, что трубка замолчит и разговор оборвется. Но трубка продолжала дышать, говорить тем же спокойным голосом:

– Повторяю, я готов дать вам предисловие. Ваши заметки – правдивый, бесхитростный рассказ о том, что происходит в глубинных массах рабочих.

– О! – только и могла воскликнуть я. И тут же мелькнула странная мысль: а вдруг меня кто-то разыгрывает? Наверное, от неожиданности этой мгновенной мысли вдруг крикнула:

– Я хочу вас видеть, мне надо спросить вас!..

– Пожалуйста, приходите.

Секунду трубка молчала. Затем голос сказал:

– Сегодня среда. Вы свободны в пятницу?

Боже мой! Что происходит? Конечно, свободна!

В. К. Изумление, которое всегда слышится, когда вы рассказываете об этом эпизоде, связано, разумеется, прежде всего с тем, что Сталин так быстро откликнулся на ваше послание?

Е. М. Безусловно. Хотя потом я поняла, как многим была обязана Товстухе. Он ведь мог тотчас и не передать мой пакет Сталину. Однако старый большевик, переживший ссылки, знавший Ленина и разделявший, видимо, взгляды Сталина на индустриализацию страны, – передал. Возможно, заглянул в мои очерки и что-то в них отметил…

В. К. А разговор со Сталиным чем запомнился больше всего?

Е. М. Уважительностью, с которой отнесся он ко мне, совсем зеленой журналистке. И доверием. Его предложение поехать в совхозы, зерновые фабрики, создававшиеся в Заволжье, свидетельствовало о том, что он мне доверяет! Гораздо позже, после войны, старый работник сельхозотдела «Правды» рассказывал мне, что Сталин звонил потом в редакцию, интересовался, о чем пишет Микулина из командировки.

В. К. Согласитесь, все это было связано с темой, которая сразу же стала главной для вас, – с темой труда и человека-труженика. Новое отношение к труду, сознательное, заинтересованное, не как к проклятию, а как к чему-то самому высокому в жизни и возвышающему человека. И еще: как слиты были воедино экономическое и нравственное наполнение труда. И в корне различное понимание нравственности – социалистическое и капиталистическое. Теперь, когда капитализм возвращается к нам, уже не по книжным статьям, а в жизни можно увидеть разницу.

Е. М. Мне кажется, наши люди в большинстве своем пока еще не вполне осознали, что произошло у нас за последние годы. Не понимают, что мы потеряли! Или, точнее, теряем, поскольку не верю, что это – уже окончательно.

Я не политик, я просто старая женщина, жившая еще в царской России, вместе со всем нашим народом пережившая Гражданскую войну, борьбу с интервенцией, затем НЭП. Как гражданин, как журналист и писатель я обрела себя в двадцатые – тридцатые годы. И до чего же больно мне, что многие ныне совершенно не представляют, чем была не только для нашей страны, но для всего мира наша революция, какие горизонты открыла она перед людьми труда.

Напомню слова известного французского писателя и мыслителя Анатоля Франса, сказанные им в связи с пятилетием Октябрьской революции: «Пять лет тому назад Советская Республика родилась в нищете. Непобедимая, она явилась носительницей нового духа, грозящего всем правительствам несправедливости и угнетения, которые делят между собой землю. Старый мир не ошибся в своих опасениях. Его вожаки сразу угадали в ней своего врага. Они двинули против Советской Республики клевету, богатство, силу. Они хотели ее задушить: они посылали против нее шайки разбойников. Советская Республика сомкнула ряды красных бойцов, и разбойники были разбиты.

Если в Европе есть еще друзья справедливости, они должны почтительно склониться перед этой Революцией, которая впервые в истории человечества попыталась учредить народную власть, действующую в интересах народа. Рожденная в лишениях, возросшая среди голода и войны, Советская власть еще не довершила своего громадного замысла, не осуществила еще царства справедливости. Но она, по крайней мере, заложила его основы».

И от этих основ теперь хотят отказаться!..

В. К. Для вас, как я понимаю, Октябрь и годы, которые последовали за ним, были и остаются путем к справедливости. Вы не изменили своего отношения к тому времени?

Е. М. Нет. Его надо воспринимать именно как порыв к справедливости. А справедливость обязательно и в том, чтобы простой рабочий занимал достойное место в обществе.

Я думала об этом в декабре 1929-го, в Колонном зале Дома союзов, на первом съезде ударных бригад. В лучшем зале страны собрались тогда рабочие – те, кому еще совсем недавно вход в этот зал был недоступен!