Читать книгу - "Конокрад и гимназистка - Михаил Щукин"

Экипаж уехал, и пыль уже улеглась, а маленький Гречман все стоял, очарованный, и ему казалось, что он прикоснулся к сказке, а она тут же исчезла. Но продолжение этой сказки нашлось в книжке, где были нарисованы знатные дамы и кавалеры в богатых нарядах — тоже из недосягаемой жизни. Он листал ее по нескольку раз на день, благоговейно переворачивая страницы, представлял себя таким же красивым в неведомой ему жизни, а затем возвращался в реальность, и ему не хотелось смотреть на серый хутор, на коров и кур, ощущать густой запах навоза — все казалось убогим и жалким.

Годы катились своим чередом, Гречман взрослел, нечаянная встреча с неведомой барышней забывалась, книжка со временем затерялась бесследно, а вот чувство отторжения и легкого презрения к хуторскому житью — осталось. Все здесь было не по душе. И тоскливо-размеренное течение времени, и серость построек, и скучные разговоры родителей, каждый год об одном и том же — об урожае, о приплоде скотины, и даже одинаковые песни в редкие праздники, когда аккуратно и экономно пили домашнее пиво.

В восемнадцать лет Гречмана женили на толстой и рябой девке с соседнего хутора. Не беда, что на личике невесты черти горох молотили, зато приданое за ней дали — сверх всякой меры, а работу она ломила за четверых.

Казалось, что судьба его из накатанной колеи никогда не выскочит: вот пойдут дети, навалятся каждодневные заботы-хлопоты, а там и старость не за горами.

Но тут подоспел неожиданный случай: прошел слух, что несколько хозяев из двух соседних хуторов собираются переселяться в Сибирь, где земли немерено, а на само переселение казна выдает немалые деньги. Гречман не поленился, сбегал в оба хутора, все расспросил и объявил родителям: поеду. А жена, она уже в тягостях была, пусть пока остается дома. Вот он на новом месте оглядится, обустроится и ее заберет. Родители в два голоса отговаривали, жена ревела, но Гречман стоял на своем.

И настоял.

Место себе переселенцы из Виленской губернии выбрали в степном крае, недалеко от города Омска, где земли и впрямь было — хоть заглонись. Но землю эту требовалось пахать, бросать в нее зерно, по осени убирать урожай — все тот же замкнутый круг, без просвета, как и на хуторе. Так стоило ли далеко ехать? Гречман крепко задумался. А завершились его раздумья просто: ночью, тайком от всех, собрал в мешок свои пожитки и ушел, куда глаза глядят.

Вскоре он оказался на строительстве железной дороги, работал сначала простым землекопом, а затем стал уже десятником; по ночам, одолевая усталость и сон, читал книжки, — которые брал у инженеров, старался освоить всякую техническую премудрость, чтобы подняться повыше. Его заметили. Когда по железной дороге открылось регулярное сообщение, ему предложили должность младшего кондуктора, и несколько лет Гречман ревностно исполнял свою службу на перегоне Тайга — Ново-Николаевск. Заматерел, обрел зычный голос, научился разбираться в людях, оценивая их с первого взгляда — много чему научился Гречман, ежедневно видя перед собой пассажиров разных сословий и званий.

На скопленные деньжонки он уже начал присматривать хороший домик в Тайге и одновременно выискивал подходящую должность на станции. И кто знает, может быть, со временем и вышел бы из Гречмана какой-никакой железнодорожный чин, если бы не случилась одна нечаянная встреча.

По казенной надобности ехал на поезде окружной исправник, коллежский советник Константин Ардальонович Попов, а так как человек он был общительный и любитель поговорить о разных разностях с простым народом, то он и разговорился с Гречманом. Порасспрашивал, неторопко оглядел статную фигуру кондуктора, и все это, вместе взятое, произвело на Константина Ардальоновича самое благоприятное впечатление. Под конец беседы Гречману было предложено пойти на полицейскую службу. И тот, не раздумывая, дал согласие.

Через две недели на его имя пришел вызов в Томск. После казенной волокиты и оформления бумаг Петр Бернгардович Гречман вышел из здания окружного полицейского управления в должности помощника исправника Колывани.

И началась служба.

Гречман с первых же дней отдался ей со всем жаром. Так, словно вся предыдущая жизнь только и была подготовкой к беспокойной должности. Не прошло и года, а он уже исправник в Каинске. Но и там задержался недолго, получив направление в Ново-Николаевск. Сюда он приехал уже тем Гречманом, которого знали сегодня все ново-николаевцы: жестокий, упорный и абсолютно беспощадный — разжалобить его невозможно было даже самыми горькими слезами.

В Ново-Николаевске в это время творилось невообразимое: молодой город, словно магнит, притягивал самый пестрый и разбойный народишко. Грабежи и убийства случались иной раз посреди бела дня, а уж ночью… Дело дошло до того, что одна шайка всего лишь за неделю вырезала три семьи. Гречман добился увеличения штатов, перевел весь наличный состав на казарменное положение и взялся чистить город, как старательная хозяйка чистит запылившиеся ковры: где палкой поколотит, где тряпочкой пройдется, где жесткой щеткой.

Первым делом нагнал страху на мелкоту, которая щипала по мелочи, потому что сразу выяснилось: попадешь к Гречману в руки — пиши отходную, он может и в участок даже не забирать, на месте искалечит, да так, что и лекарь не поможет.

Покончив с уличными грабежами, Гречман начал охоту на крупного зверя. Шайку головорезов он выследил самолично, когда они гулеванили за Обью в селе Бугры, после очередного удачного налета. В паре с ним был только один полицейский, которого Гречман срочно отправил за подкреплением. А сам остался в засаде, укрывшись в бурьяне, вплотную подступавшем к заброшенному дому на окраине села.

Дело было уже вечером, в начале июля, когда ночи еще совсем короткие, и, пока посланный полицейский искал лодку, пока переплавлялся на правый берег — время шло своим чередом. Вот уже на востоке прорезалась светлая полоса, а подкрепления и на подходе еще не видать. Гречман, заживо съедаемый комарами, стойко продолжал сидеть в бурьяне, не выдавая себя даже вздохом.

И тут господа-разбойнички засобирались. Двое из них выбрались на низенькое, похильнувшееся крыльцо; не сходя с него, шумно, как быки, помочились и принялись заседлывать лошадей. Из отрывистых бормотаний Гречман понял, что шайка решила уезжать. И затосковал. Подмоги так и не было, а одному совладать с шестью мужиками — четверо в доме оставались — это все равно, что голому через огонь пробежать…

Но тут его осенило.

Гречман выполз из бурьяна, неслышно проскользнул мимо глухой стены дома и оказался в тылу у разбойников, запрягавших лошадей. В два мгновенных удара рукояткой револьвера по потным затылкам Гречман вложил всю силу. Как оказалось позже — силу немереную: один из разбойников так и не пришел в себя, прямиком отправился на небо. Но в тот момент Гречману не до проверок было — живой или мертвый… Оба неподвижных тела оттащил подальше от дома и вернулся к крыльцу. Прижимаясь к стене за неглубоким выступом, терпеливо стал ждать.

И дождался.

Еще один, пошатываясь, выбрался на улицу из дома, тут же был оглушен и оттащен в сторону.