Читать книгу - "Сталинградская страда. «Ни шагу назад!» - Владимир Першанин"

Наш рубленый дом колхозное начальство разобрало и перевезло для постройки правления в село Большие Чапурники. Кстати, отец, хорошо зная законы, подал в суд, который признал действия властей неправомочными. Обязали колхоз вернуть изъятое и выплатить семье компенсацию, три тысячи рублей. Со скрипом, упираясь, деньги выплатили, но семейное наше гнездо, по сути, разорили.

В Красноармейском районе Сталинграда я отучился 6 классов, поступил в ремесленное училище. В начале сорок второго года досрочно его закончил, получив как старательный ученик четвертый разряд слесаря-инструментальщика. Немалое достижение для шестнадцатилетнего мальчишки. На станке я вытачивал наравне со взрослыми рабочими такие довольно сложные инструменты, как кронциркуль или штангенциркуль, различные инструменты: отвертки, молотки, топоры.

Нас, пятнадцать выпускников ремесленного училища, направили в Астраханскую область на озеро Баскунчак на комбинат по добыванию и переработке поваренной соли, кажется, он назывался «Бассоль». Озера Эльтон и Баскунчак знают все по учебникам географии. Это крупнейшие месторождения соли, которая так нужна и в мирное, а тем более в военное время. Местность там своеобразная. Озера расположены в глубине Заволжья. Голая степь на сотни километров, полынь, редкий кустарник.

Летом — жара под сорок, горячий ветер и нередко пыльные бури, когда в пяти шагах ничего не видно. Зимой — тоже ветер, только ледяной, пронизывающий насквозь, прессующий снег в твердые серые сугробы. Правда, весной хорошо. Зелень, тюльпаны распускаются, всюду мелкие озера, уйма перелетной птицы. В общем, люди приспосабливаются, живут.

Работали мы на комбинате до декабря 1942 года. С горечью слушали сводки Информбюро о том, что Сталинград практически разрушен (центральная и северная часть), беспокоились о родне. Радовались, когда 19 ноября началось наступление Красной Армии и немцы были взяты под Сталинградом в кольцо.

Что сказать о нашей работе? Мы, несовершеннолетние (16–17 лет), работали по восемь часов в день. Кормежка в столовой была жидковатая. С голоду не падали, но есть хотелось все время. По воскресеньям нас делили по парам, и мы вдвоем загружали 16 тонн соли на платформу. За это получали талон на хороший мясной обед. Праздник!

В армию меня призвали неожиданно, 28 декабря 1942 года. Не добровольцем, а как рядового призывника, хотя мне было тогда 17 лет и два месяца. Просто время было такое тяжелое, решалась судьба войны, и на возраст зачастую не смотрели. Кстати, рост у меня был один метр пятьдесят сантиметров.

В райцентре Владимировка мы выпустили на стрельбище по три патрона из винтовки. Затем нас переодели в военную форму, перевезли эшелоном в город Ленинск, оттуда топали пешком, и оказался я в 1080-м зенитно-артиллерийском полку. Полк охранял разные объекты в поселке Бекетовка города Сталинграда, а нашу батарею 76-миллиметровых орудий в количестве тридцати пяти человек поставили ближе к передовой, в село Песчанка.

Несколько слов о своей батарее. Из-за нехватки офицеров их было всего два человека: командир батареи (фамилии не помню) и начальник связи лейтенант Богаури. Я, хоть и не прошел обучения, но был назначен связистом. В группе связи были еще несколько ребят и девушек лет по 17–18. Артиллерийскими взводами и орудиями командовали сержанты, имеющие военный опыт.

Вот какая нехватка была офицерского состава в начале сорок третьего года! Винтовок на всю батарею имелось штук пять-шесть. Их выдавали бойцам, которые заступали на пост. Зато снарядов хватало. До линии фронта, вернее, до позиций, окруженной немецкой 6-й армии Паулюса от нас было километров пять-шесть.

Главная задача батареи была не допустить прорыва немцев из кольца и уничтожение вражеских самолетов. Кстати, уже в первый день нас бомбили. Погибли два молодых бойца-казаха. Запомнилось, что оба держались особняком и делали вид, что не понимают по-русски. Это было характерно для многих призывников из Среднеазиатских республик.

Ребят было жалко. Совсем еще зеленые были, даже подготовки не прошли. Метнулись куда-то от бомб, их и накрыло осколками. Лежат два тела в окровавленных шинелях, а каждый себя представляет на их месте.

Шел январь сорок третьего года. Немецкие самолеты налетали реже, но боевые тревоги объявлялись практически каждый день. Мы, связисты, обеспечивали связь, а орудия вели беглый огонь. Я уже научился различать немецкие самолеты: двухмоторные бомбардировщики «Хейнкели-111», «Юнкерсы-88», пикирующие бомбардировщики «Ю-87».

Часто появлялись транспортные «Юнкерсы-52», которые сбрасывали окруженным войскам разные грузы. Скорость транспортников была небольшая, наши снаряды, взрываясь под носом, заставляли их шарахаться, и тюки с грузом нередко попадали в руки красноармейцев.

Сбивали ли мы немецкие самолеты? Прямых попаданий за те недели, что мы стояли возле Песчанки, я не видел. Но сержанты дело свое знали, снаряды часто взрывались рядом с самолетами. Раза два я наблюдал, как они с явными повреждениями тянули, теряя высоту, на запад. Долетели до своих аэродромов или где-то шлепнулись по пути, сказать не могу.

Запомнилась попытка немецких танков прорваться через кольцо. Конечно, это было не то мощное наступление, которое в декабре предпринял Манштейн. Да и сил внутри кольца уже таких не было. Тем не менее какое-то количество танков и бронетранспортеров шли на прорыв, охватывая позиции соседних частей и нашей батареи.

Зенитки калибра 76 миллиметров являлись серьезным противником для немецких танков. Хорошие прицелы, скорострельность до 20 снарядов в минуту позволяли вести эффективный огонь. Конечно, я, семнадцатилетний подросток, мало в этом разбирался. Я подносил ящики, в каждом из которых лежали четыре остроносых снаряда.

С детским любопытством глядел на немецкие танки. Крошечные коробочки, нырявшие в облаках снежной пыли, с бугра в низину, и снова выныривавшие наверх. Батарея открыла огонь с большого расстояния. Наводчики через свои сильные прицелы уже хорошо видели цель. Четыре пушки хлопали звонко и часто, а я, наблюдая за картиной боя, порой забывал про ящики.

— Витя, быстрее неси вон те, бронебойные! — торопили меня и других подносчиков.

Вражеский снаряд, пролетавший поблизости, то ли выл, то ли гудел. Рвануло с перелетом. Я выронил ящик, но тут же его подобрал и потащил к орудию. Трусом прослыть не желал! Тем более здесь находился и наш командир, лейтенант Богаури, остальные ребята и девчонки-связистки.

Взрывов наших снарядов я не видел. Били бронебойными болванками. Где-то в стороне по танкам стреляли другие орудия. Зато немецкие снаряды взрывались то ближе, то дальше. Фонтаны мерзлой земли, грязного снега и столбы дыма. Огня от взрывов не было. Зато впервые услыхал, как противно воют и свистят на разные лады осколки. Один шлепнулся в снег рядом со мной и зашипел. Я нагнулся, чтобы глянуть, и вздрогнул, услышав крик:

— Есть! Одного уделали! — и забористый мат.

Одна из коробок дымилась и упорно тянула в низину. Сейчас добьют! Я тянул очередной ящик, когда взрыв ударил совсем близко. Или, может, так показалось. Я не упал, чтобы спрятаться от осколков, а припустил еще быстрее с двухпудовым ящиком на плечах. Потом ранили бойца из расчета. Его отвели под руки в землянку санинструктора, и путь был обозначен красными пятнами величиной с пятак. Подносчик, который брал ящик передо мной, обернувшись, сказал: