Читать книгу - "Дубровский. Дело князя Верейского - Дмитрий Сергеевич Сивков"

не хватило. Выходя из церкви, Кирила Петрович пригласил всех к себе обедать. В зале накрывали стол на восемьдесят приборов. Хозяин наслаждался счастием хлебосола. Только в это время объявился Спицын, что не похоже было на богомольца и чревоугодника. Оказалось, у него сломалась коляска, на ремонт ушло время, а ехать ближним путём — через кистенёвский лес — не решился. Антон Пафнутьич не скрывал, что боится мести разбойника за то, что показал в суде, что Дубровские владеют Кистенёвкой «безо всякого на то права».

Из страха же и напросился спать во флигель к Дефоржу после рассказа об его отваге в истории с медведем. Наутро же спешно откланялся и, несмотря на увещания хозяина, тотчас уехал. Теперь заявил, что француз ночью разбудил его и представился Дубровским. После этого опустошил кожаную суму с деньгами, которую Спицын всегда носил на груди под рубашкой.

— А может, ему пригрезилось, что учитель хотел ограбить его. Зачем он в то же утро не сказал мне о том ни слова? — спрашивал Кирила Петрович.

— Француз застращал его, ваше превосходительство, — отвечал исправник, — и взял с него клятву молчать…

XIII

Веры тем, кто лжесвидетельствовал, пусть даже и в твою пользу, никогда уже не будет.

— Враньё, — решил Кирила Петрович. — Сейчас я всё выведу на чистую воду.

— Где же учитель? — спросил он у вошедшего слуги.

— Нигде не найдут-с, — отвечал слуга.

— Так сыскать его! — закричал Троекуров.

Его начали одолевать сомнения. Вспомнилось, что Спицын последним вышел к завтраку и казался так бледен и расстроен, что Кирила Петрович осведомился о его здоровье. Гость отвечал невпопад и с ужасом поглядывал на учителя, который тут же сидел как ни в чём не бывало. А когда слуга объявил, что коляска его готова, Антон Пафнутьич тут же уехал. Никто так и не понял, что с ним сделалось, и Троекуров решил, что он объелся.

Отец наконец-то заметил, что дочь ни жива ни мертва.

— Ты бледна, Маша, тебя напугали?

— Нет, папенька, — отвечала Маша, — у меня голова болит.

— Поди к себе и не беспокойся.

Маша поцеловала у него руку и ушла скорее в свою комнату. И только там дала волю чувствам — бросилась на постель и зарыдала в истерическом припадке. Служанки раздели её и насилу успокоили холодной водой и всевозможными спиртами.

Теперь Марья Кириловна вспоминала об этом с улыбкой. Ей казалось, что это они с Дубровским и проучили Спицына, и оставили в дураках урядника. В свою исключительность и отвагу легче всего уверовать под тёплым одеялом при потушенных свечах.

Портрет дамы с саженьем

I

Князь навестил Покровское в среду. В пятницу Троекуровы отправились в гости с ответным визитом. Подъезжая к Арбатову, Кирила Петрович не мог не любоваться чистыми и весёлыми избами крестьян и каменным бодрым господским домом в английском стиле. Обширный же английский парк окружал дом со всех сторон. Перед въездом в усадьбу расстилался густо-зелёный луг, на нём паслись швейцарские коровы. Звук колокольцев на их шеях сливался в благостный перезвон доброму хозяйствованию арбатовцев.

Хозяин встретил гостей у крыльца и подал руку молодой красавице. Марье Кириловне он показался более моложавым, чем в первую встречу. Во всяком случае, пудры на его лице оказалось куда меньше. Она снова отметила, что костюм Верейского и его причёска очень уж гармонируют с тем, как выглядят смоленские модники. Ей представлялось, что их вкусы далеки от европейских, князь заставил сомневаться в этом.

Василий Михайлович провёл за собой Троекуровых в великолепную залу со столом, накрытым на три прибора. Здесь князь подвёл гостей к окну, и им открылся прелестный вид. Днепр нёс свои воды перед окнами, по реке шли нагруженные барки под натянутыми парусами и мелькали рыбачьи лодки, столь выразительно прозванные душегубками. За рекою тянулись холмы и поля, несколько деревень оживляли окрестность.

II

Затем настал черёд рассмотреть картинную галерею. Основу собрания представляли работы широко известных художников. Приобретались картины отцом князя, а потом уже им самим за границей.

Верейский объяснял Марье Кириловне их содержание, историю живописцев, указывал на достоинство и недостатки картин. Он говорил о живописи не языком педантичного знатока, а с чувством и вдохновением. Всё это живо отзывалось в развитом чтением воображении девушки.

Она ярко представила себе Веласкеса. Мастер портретного искусства боролся с ханжеством и моральной косностью соотечественников. В католической Испании запрещалось писать обнажённую натуру, и мастер втайне от инквизиции создавал шедевры в Италии. И при этом умудрялся оставаться востребованным придворным живописцем.

Испытала трепетное благоговение к Рубенсу. Слова о смешении идей венецианской школы и новаторского реализма прошли мимо, но тронул явственный во всём его драматизме библейский сюжет. Слышимые впервые фамилии не цеплялись за память: Хальс, Ватто, Маньяско…

Запомнился ещё лишь Хёйсум. На его картине необычайно живо предстал букет в светлых тонах с нагромождением фруктов и изысканным узором изгибающихся лоз. Но больше всего впечатлила муха на одном из плодов. Насекомое голландец выписал с такой реалистичностью, что Марья Кириловна поймала себя на желании ударить по картине веером.

III

Хозяин по-своему истолковал внимание девушки к натюрморту и позвал гостей отобедать. Прошли за стол. Троекуров отдал должное винам князя и искусству его повара, а Марья Кириловна не чувствовала ни малейшего замешательства в беседе с тем, кого видела лишь второй раз в жизни. После обеда хозяин предложил гостям пойти в сад. Кофе пили на берегу широкого озера с островами. Атмосфера в беседке напоминала уже семейную.

Вдруг раздалась музыка духового оркестра, и шестивёсельная лодка причалила к самой беседке. Мужчины и девушка отправились на водную прогулку. Посещали и острова: на одном увидели мраморную статую, на другом — замысловатую пещеру, на третьем — памятник с таинственной надписью. Последнее растревожило в Марье Кириловне девическое любопытство, учтивые недомолвки князя не вполне его удовлетворили.

Меж тем уже смеркалось. Князь предложил возвратиться домой, где их ожидал самовар. Василий Михайлович просил Марью Кириловну хозяйничать в доме старого холостяка. Она с готовностью принялась разливать чай, слушая неистощимые рассказы любезного говоруна. Вдруг ракета с треском осветила небо. Князь подал девушке шаль, и все вышли на балкон. В тёмном небе вспыхивали, крутились, угасали и снова вспыхивали разноцветные огни — колосьями, пальмами, фонтанами, дождём, звездами…

Троекурова веселилась как дитя. Князь Верейский радовался этому, а отец самодовольно принимал хлопоты за знаки уважения и желание ему угодить.

VI

Ужин в своём достоинстве ничем не уступал обеду.

После трапезы гости отправились в устроенные для них комнаты. Сны в эту ночь не тревожили покой ума — когда явь умеет несказанно